Я принял условия, в короткий срок провел исследование и стал магистром наук. Все сложилось удачно: протекция фирмы, условия для проведения опытов, действительно сносный оклад. И мир с Синди (Джо сказал бы, усмехнувшись: «Классовый мир»).
Вместе с тем я должен сказать, что проведенное исследование не дало мне и науке чего-то принципиально нового. Хенк торопил, ему был нужен дипломированный работник, и выбирать мне не приходилось. Должен сказать честно, я впервые отступил в чем-то от заповеди отца: я делал эту работу лучшим, но не наилучшим образом. Новаторское для других, для меня это исследование было по существу рутинным. Принимая поздравления, я чувствовал себя неловко — я уже знал, что истина не допускает отклонения ни в большом, ни в малом.
Лаборатория, созданная нами при содействии Хенка, была первоклассной. За окнами грохотал на квадратных колесах Великий кризис перепроизводства, а мы увлеченно работали над решением научных проблем в тишине, обеспеченной мистером Ван дер Хенком. Впервые я мог заняться наукой, забыв о необходимости думать о куске хлеба. Однако минутами я не мог отделаться от ощущения, что в какой-то момент за все это придется дорого заплатить — Капитал получит с нас сполна: Джо прав. Кроме того, мы, очевидно, двигали вперед не только науку, но мистера Ван дер Хенка, который откровенно хотел быть мистером Вандербильдтом. Наконец, я знал, что плоды нашей деятельности — собственность фирмы и она может распорядиться ими по своему усмотрению. Я не знал только, что при необходимости она распорядится таким образом также и с нами.
В те дни я посещал в пригороде Чикаго рабочий кружок, где изучали труды Маркса и Ленина, хотя лишь немногие слушатели были членами Коммунистической партии. Скоро вышло так, что я фактически стал помощником руководителя кружка — сказались начитанность и школа, которую преподал мне Джо. Мне предложили взяться за руководство другим кружком рабочих — я отказался. Я сказал, что симпатизирую марксизму, но я еще не коммунист, я, пожалуй, гуманист. Это вызвало искренний смех. «Товарищ, — сказали мне, — это у тебя пережитки прошлого. Истинный коммунизм глубоко человечен. Ты образованный и честный человек — мы тебе доверяем. Ты же прекрасно знаешь, что бытие людей определяет их сознание. Так что учись коммунизму, уча других».
Я подумал и согласился. Эти люди были чем-то похожи на моих друзей-кочегаров с того корабля. Но, в отличие от тех, этим уже важно было понять, почему мир устроен несправедливо и что надо сделать, чтобы он стал другим.
В это время Хенк поставил перед нами задачу резко уменьшить коррозионное действие моторного масла и тем существенно повысить время жизни мотора. Задача была интересной и в общей форме интересовала меня уже давно. В самом деле: масло уменьшало трение, но одновременно парадоксальным образом, вызывая коррозию, вело к износу мотора. То, что задача была поставлена именно нашей лаборатории, меня не удивляло. Хенк знал, что уже в студенческие годы я занимался этой проблемой и даже получил патент. Однако было ясно, что нам придется очередной раз искать новый, нестандартный подход к решению задачи — степень повышения качества работы мотора Хенк задал жестко.
Позднее, уже в России, я прочел стихи Ахматовой: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…» Я вспомнил день, когда мы с Оле Малё и братьями Тиндеманс после месяца мучительных поисков нашли нужный подход к решению задачи. Я увидел этот день в той решающей мелочи, за которой следует возглас ученого: «Эврика!» — и очередной раз убедился, что в природе нет абсолютно малого и великого и глубины открываются нередко в несущественной, на первый взгляд, детали.
Я ходил взад-вперед вдоль столов с приборами, слушая, как спорят Малё и «Джемини» Тиндеманс о причинах коррозии в моторе. В руке я держал стакан с чаем, время от времени отпивая глоток-другой. В какой-то момент, дойдя до конца комнаты и поворачивая назад, я посмотрел на чай в стакане и увидел то, на что прежде не обращал внимания. Стакан в моей руке поворачивался со мной вокруг вертикальной оси, а чай скользил внутри, оставаясь в прежнем положении. Это было видно по нескольким плавающим на поверхности чаинкам: как намагниченные, они не желали сдвигаться с места, создавая впечатление, что между водой и стенкой стакана вовсе нет трения. Тут же мои мысли переключились на проблему с мотором. «Интересно, — подумал я, — а что было бы при другой температуре? Ведь что мы стремимся делать: не допускать перегрева и потому снижаем температуру мотора и тем самым масла. Где-то здесь решение, здесь нужный след… Как его взять? Вот оно: при понижении температуры в масле возникает некая неоднородность, какая-то структура (я смотрел на чаинки) — нечто вроде крупиц, песчинок, которые «царапают» ротор и стенки мотора. Что здесь в первую очередь — физика или химия процесса, неважно, главное — то, что возникающая неоднородность инициирует коррозию. «Мальчики! — сказал я, глядя в стакан. — Кажется, я поймал слона за хвост. Охлаждая мотор, мы вызываем в масле локальную неоднородность. И она — причина коррозии».