Если верить нечаевцу П. Г. Успенскому, Иванов замыслил расколоть «Народную расправу» и создать свою организацию, от Нечаева независимую, но на тех же основаниях. А это уж означало бы утрату монолитного единства.
Какими-либо указаниями на идейные разногласия между нечаевцами и Ивановым мы не располагаем. Вот разве что в мемуарах А. Г. Достоевской. По ее словам, брат Ванечка, И. Г. Сниткин, покидая Петровское, убедился в том, что Иванов коренным образом изменил свои убеждения[66].
Начнем с того, что Иванов не стал бы откровенничать с Ванечкой — и молодым, и старым Сниткин чурался политики, социальные вопросы ничуть его не занимали. Далее. Если Сниткин что-то и слыхал о столкновениях Иванова с Нечаевым, то это уж по пословице: слышал звон, да не знает, где он. Наконец, об изменении взглядов Иванова (да еще коренным образом) нечаевцы возвестили бы городу и миру. Однако нет. Ни тогда, ни позже, нигде и никогда.
Капитальное не в самом по себе конфликте между Нечаевым и Ивановым, а в способе разрешения конфликта.
Нечаев — именем Комитета! — объявил Иванова предателем, шпионом. Нечаев — именем Комитета! — потребовал убрать Иванова.
Крови потребовал, смерти.
В Монографии В. Базанова читаем: «На участников „Народной расправы“ легла густая тень Нечаева, и она заслонила личности, индивидуальности, в ряде случаев очень яркие»[67]. Примером взяты Петр Успенский и Иван Прыжов: первый — незаурядный поэт, неопубликованные стихи которого должны быть изучены; второй — талантливый этнограф, самобытный литератор.
Прибавим третьего, тоже не нуль: Алексей Кузнецов, натуралист. Впоследствии его встретил в Сибири известный революционер Феликс Кон, отозвался восторженно: «Высокообразованный, благородный, полный самопожертвования, торопящийся на помощь всякому, кто только в ней нуждался, Кузнецов вскоре после прибытия в Нерчинск завоевал всеобщее уважение».
Четвертый — совсем зеленый Николай Николаев — не в счет: он весь так и светился обожанием своего кумира.
Исключая Николаева, к нечаевцам можно отнести те строки из частного письма автора «Бесов», где он отнюдь не всех и каждого из них причислял к «идиотическим фанатикам».
Вот этим-то людям в середине ноября 1869 года Нечаев и объявил о предательстве Иванова, этих-то и обязал — именем Комитета — ликвидировать его. Будь они «идиотическими фанатиками», можно бы положить дело в криминалистическую папку. Но тут если и патология, то не медицинская.
Итак, перед четверкой встал роковой вопрос. Пятый — он же первый — решил его загодя. При этом Нечаев от участия в расправе не уклонялся: он был не из тех, кто загребает жар чужими руками, а сам остается в сторонке.
Повторяем, Николаев не в счет, спрос с него мизерный. Нас занимают «личности, индивидуальности»: энергичный Петр Успенский, талантливый Иван Прыжов, благородный Алексей Кузнецов.
Успенский колебался минутно: решая все теоретически, он не шарахался от практики. Прыжов ужаснулся и согласился. Кузнецов не поверил в предательство и… опустил глаза долу.
Личности, индивидуальности стушевались. Ибо Комитет отождествлялся с идеей; идея и Комитет отождествлялись с Нечаевым; Комитет (Нечаев) мог белое назвать черным и белое следовало признать черным.
В середке капкана работала пружина, избавляющая нечаевца от необходимости принимать личное решение. Когда-то еще психиатры догадаются оберегать людей от стрессов и тем возвращать им здоровье, но здоровье ползунков, а Нечаев-то уже догадался.
Все это растворило «я» нечаевца в «мы» нечаевцев. Растворив, избавило от личной ответственности. Уголовное деяние задрапировалось в тогу политического, якобы оправданного целью (революцией). Отсюда уж было рукой подать до исторической необходимости. А групповая ликвидация Ивана Иванова получала оттенок коллективного причастия жертвенной кровью. Проще сказать, трансформировало идейную близость в род круговой поруки.
События развернулись стремительно.
21 ноября 1869 года в лесу Петровского-Разумовского Нечаев и его соумышленники убили Ивана Иванова. 25 ноября студенты академии опознали труп. 26 ноября в квартире П. Г. Успенского на 1-й Мещанской был произведен обыск. Обыск, «запланированный» раньше трагического происшествия в Петровском, выявил документы, указывающие на роль «Народной расправы» в гибели Иванова. Жандармы изъяли и «Общие правила организации» и книжечку на «неизвестном языке» — шифрованный «Катехизис революционера», весьма скоро дешифрованный Третьим отделением.
66
Там сообщается, что беседы со Сниткиным навели Достоевского и на замысел «Бесов» и на то, чтобы «одним из главных героев взять студента Иванова (под именем Шатова)».
«Зыбкая» фамилия персонажа возникла, надо полагать, как раз потому, что Сниткин толковал о перемене во взглядах И. И. Иванова.
О значении информатора для Достоевского см.: