— Кто, кто, — передразнил он меня, — ионы цезия, конечно… Ведь если их в разряде стало меньше, значит, они где-то скопились… Где?
Я молчал.
— Допустим, их оттеснило к стенкам трубки, — говорил Михаил Алексеевич, рисуя на листе чертеж. — Но ведь это надо доказать, а?
— Как? — спросил я.
— Очень просто, — сказал Пухтин. — Если ионы выталкиваются из разряда к стенке, — он нарисовал ряд аккуратных стрелочек, — то мы их поймаем и отведем сюда… — на рисунке появилась вторая трубка, соединенная с первой тремя перемычками. — Теперь смотри, — с азартом говорил Михаил Алексеевич, — эту составную трубку мы помещаем в интерферометр так, чтобы свет проходил через соседнюю с разрядом часть, поэтому если ионы вытолкнутся из разряда, то они наверняка попадут сюда, в эту измерительную трубку. А мы их тут и померим крюками! — заключил он и яростно растер голову и лицо ладонью.
Волнение Пухтина передалось мне. Оказывается, не только на кафедре ядерной физики могут ставиться задачи, над которыми стоило ломать голову… И потом, действительно хотелось бы узнать, куда деваются атомы из разряда… Вот ведь и Михаилу Алексеевичу пока не удалось, а у меня есть шанс…
— Что надо делать? — спросил я Михаила Алексеевича.
— Работать побольше, — ответил он совершенно серьезно. — Это — если вообще говорить. А в частности — заказывать новую трубку Яше-стеклодуву.
Яшу на факультете знали все. Коренастый гориллообразный человек с длинными руками мог из стекла сделать все, что бы ни создало воображение физика-экспериментатора. В очередь к Яше становились, как к хорошему портному. Он знал себе цену и даже со старшими научными сотрудниками разговаривал свысока, поэтому я был уверен, что меня, пятикурсника, он просто выгонит. Когда я робко высказал эти соображения Михаилу Алексеевичу, он махнул рукой:
— Подпишите заказ у Сергея Эдуардовича, и все будет в порядке.
Когда я спустился к стеклодувам и показал Яше бумагу с подписью Фриша, он выключил ревущую горелку и стал внимательно рассматривать эскиз.
— Придумают же люди, — ворчливо произнес он, — они там карандашиком нарисуют, а ты тут ломайся… Цезий сами будете загонять или мне прийти? — вдруг деловито спросил он.
Я не знал, что значит «загонять цезий», но на всякий случай сказал, что загоним сами.
— Ну ладно, — сказал Яша, — приходи через пять дней.
В лаборатории я нашел Римму, сидящую на высоком табурете у прибора, и Михаила Алексеевича, регулирующего пламя дуги.
— Давайте, Женя, присоединяйтесь, — мы тут учимся интерферометр настраивать. Римма, дайте ему тоже посмотреть.
Я забрался на табурет и увидел в окуляре ровное желтое поле без какого бы то ни было намека на интерференционные полосы. Подошел Михаил Алексеевич.
— Полосы надо ловить так… — и он описал довольно сложную процедуру юстировки зеркал, тут же продемонстрировав, как это делается. — А теперь договоримся, — продолжал он, — я буду сбивать, а вы — поочередно настраивать систему… — Он едва заметным движением повернул микрометрические винты на одной из стоек и ушел к своему столу.
Пять дней, все то время, пока Яша делал трубку, мы с Риммой учились настраивать интерферометр. Первый раз нам это удалось только на третий день работы, потом эта процедура стала занимать у нас меньше времени, а через два месяца я юстировал зеркала почти так же быстро, как и Михаил Алексеевич.
Наконец Яша принес трубку. Это была первая трубка, и она казалась мне верхом красоты, изящества и триумфом конструкторской мысли Михаила Алексеевича.
— Сказали, что сами будете цезий загонять, — кивая на меня, сказал Яша. — Так я пойду тогда…
— Сами, сами, — ответил Михаил Алексеевич, — спасибо, Яша.
Стеклодув ушел. Михаил Алексеевич взял трубку и примерил ее к металлической подставке, которую вытащил откуда-то из-под интерферометра.
— Теперь давайте делать печки, — сказал Пухтин.
Римма принесла асбест, размочила его в большой кастрюле и стала облеплять трубку асбестовым тестом.
Михаил Алексеевич посмотрел на часы:
— Уже девять, пора и домой. К завтрему высохнет, будем мотать печки.
На следующий день Михаил Алексеевич намотал на Риммины изделия нихромовую проволоку, которую Римма сверху опять покрыла тонким слоем асбеста, спрятав под ним кончики термопар. Дали ток, сырой асбест сразу высох, и от нашей трубки повеяло жаром. Вот уже трубка подсоединена к вакуумной системе, к ней припаяна ампула с цезием, и Михаил Алексеевич включает форвакуумный насос. Несколько минут насос глухо чмокает, отсасывая из системы воздух, потом звук становится все более четким, а когда давление падает до десятых долей миллиметра ртутного столба, становится слышно звонкое клацанье металла клапанов. Итак, печки включены и трубка поставлена на тренировку.