— Материал очень непростой, — многозначительно сказал он, — понять его вам будет трудновато. Поэтому сначала прочитайте только те разделы, которые я отметил точкой… — Его желтый непропорционально большой ноготь медленно полз по оглавлению. — Думаю, недели вам хватит, — он захлопнул книгу. — Потом мы встретимся и углубленно поговорим о вашей деятельности.
Через неделю, начитавшись до одури Котяхова, я явился к Сергею Сергеевичу в его крохотный кабинет, отгороженный от остальных помещений лаборатории стеклянной перегородкой.
— Нашему институту вменена в обязанность разработка проблемы трещинных коллекторов, — начал Сергей Сергеевич, доставая из стола альбом с надписью «Тематический план института на 195… год». — Это — очень важная для нас тема, — продолжал заведующий, — настолько важная, что ее руководителем назначен сам Матвей Михайлович! — Заметив мое недоумение, Сергей Сергеевич поспешил объяснить мне, что трещинные коллекторы в отличие от обычных поровых содержат нефть в трещинах, а Матвей Михайлович Грехов — один из известных геологов-нефтяников, заместитель директора нашего института по научной работе. — Отсюда вытекает основная задача, которую определил для нас Матвей Михайлович, — заведующий поднял кверху указательный палец со своим большим желтым ногтем, — нам надо уметь измерять пористость и проницаемость трещиноватых горных пород.
Из контекста я понял, что такое «трещиноватость», но непривычное слово неприятно резануло слух. Знал бы я, что это слово станет одним из основных в моем лексиконе на ближайшие десятилетия! Тем не менее мои друзья еще долго потешались над этим термином, всячески его перевирая и коверкая.
— Но для того чтобы научиться измерять проницаемость, надо быть уверенным, что в условиях трещиноватых пород действуют классические законы фильтрации, — робко возразил я.
Сергей Сергеевич удивленно посмотрел на меня:
— А что, они могут не действовать?
— Конечно.
— Тогда я поручаю вам это выяснить. — Весь вид Сергея Сергеевича выражал важность порученного мне задания. — Сколько вам нужно времени?
— Месяца два-три, — неуверенно ответил я.
— Когда вам станет ясно, как вы будете решать этот вопрос, скажете мне. — Сергей Сергеевич встал, показывая этим, что я и так занял у него слишком много времени.
Продумать схему экспериментов было делом нескольких дней, ибо чем невежественнее человек, тем проще и быстрее решает он возникающие перед ним научные задачи. Первая придуманная мною установка была настолько проста, что выточить детали в мехмастерской института, собрать их и начать эксперименты можно было за две-три недели. Еще через месяц опыты были благополучно завершены. Они показали прекрасную сходимость экспериментальных результатов с данными вычислений по формуле, взятой из книжки Котяхова. Я быстро написал статью, собственноручно перепечатал ее на отцовской машинке, нарисовав на миллиметровке рисунки и графики, и отдал все это Сергею Сергеевичу.
— Очень хорошо, — сказал он, закончив через час чтение. — Можно печатать. Только в конце надо добавить завершающую фразу — вы увидите, я ее дописал карандашом.
Я отправился к своему столику и с волнением открыл рукопись. В ней не было ни одного исправления, если не считать обещанной «завершающей фразы». Корявым ломающимся почерком с обилием орфографических ошибок в конце статьи было написано: «Все вышеизложенное основано на общих соображениях и подтверждено экспериментом».
Я понял, что ждать совета и помощи от моего заведующего было напрасно.
Первым моим побуждением было запечатать статью в конверт и отправить ее в какой-нибудь физический журнал. Но потом я все-таки решил найти человека, который смог бы квалифицированно оценить полученные результаты. Я пошел на физфак. Довольно быстро мне удалось выяснить, что интересующие меня вопросы изучаются на механико-математическом факультете в лаборатории Павла Исааковича Гринберга. Лаборатория помещалась в знакомом здании на Десятой линии, тем не менее я долго плутал по коридорам мехмата, ходил под глубокими, похожими на туннели арками проходных дворов, пока не очутился в высоком пустынном вестибюле с полом из узорных шестиугольных плиток, перед большой дверью с эмалированной табличкой, на которой было написано: «Газомеханическая лаборатория». Длинный коридор, выложенный такими же плитками, привел меня в большой зал, до отказа заполненный громоздкими приборами. На противоположной от входа стене были невысокие хоры, куда вела деревянная лестница. Поднявшись наверх, я увидел три двери, на одной из которых висела табличка: «проф. П. И. Гринберг».