Иначе говоря, числа давали ему возможность приблизиться к сути и очень больших вещей (море, божество), и малых (стебель травы). «Дерево» — образ, постоянно у Хлебникова возникающий в связи с числами: «Если существует один кусок жизни числа, одна ветка, то существует и все дерево чисел».
В одной из поздних записей Хлебникова замечено: «Пьянею числами». Он все больше погружался в мир чисел, его заманивший.
7
Кроме умения обращаться с числами, опирающегося на интуитивное знание их свойств, у Хлебникова несомненно была и великолепная память на числа, в том числе и очень большие, и на целые длинные последовательности больших чисел, которые он в своих записях воспроизводил по памяти, лишь изредка ошибаясь. Если первая из этих черт проясняется при сравнении с такими «числярами» древнего склада, как Рамануджан, то вторая позволяет сблизить его с известными представителями так называемой «мнемотехники» — искусства запоминания. Одним из самых популярных среди них в 30-е годы был С. В. Шерешевский — выдающийся по многим своим способностям «числяра» человек, подробно изученный нашими психологами. Знаменитый нейропсихолог А. Р. Лурия посвятил его описанию необычайно интересную брошюру, озаглавленную «Маленькая книжка о большой памяти». Лурия входил в начале 30-х годов в небольшой кружок, участники которого пытались проникнуть в архаические слои психики человека. В кружке участвовали также великий психолог Л. С. Выготский, кинорежиссер, художник и теоретик искусства С. М. Эйзенштейн, лингвист и историк литературы и культуры Н. Я. Марр. Я слышал об этих встречах и от самого Лурия. Занимаясь в архиве Эйзенштейна, я обнаружил в его бумагах заметки, относящиеся к разбору психологических особенностей личности Шерешевского; некоторые наблюдения над ним вошли и в посмертно изданные лекции Эйзенштейна. Шерешевский изумлял аудиторию умением воспроизвести любую случайную последовательность очень больших чисел, с которой его познакомили один раз, в том числе и весьма задолго (иногда и за десятилетие) до этого сеанса. Шерешевский объяснял, что с каждым числом у него связаны совершенно конкретные образы (цветовые, осязательные и т. п.). Последовательность же чисел он запоминает в виде картинки, где каждому числу отведено его место. Из произведений Хлебникова можно извлечь свидетельства того, что его восприятие чисел (а следовательно, и способность их запоминания) было близко к тому, что подробно описано у Шерешевского: опять-таки разительные аналогии можно найти и в истории индийской математики, где в самой терминологии, обозначающей разные переменные, обнаруживаются ассоциации с цветовыми восприятиями: у каждой переменной — свой цвет. То, что в восприятии Хлебникова числа получали и вкусовые (3 — горькое, 11 — сладкое), и другие эмоционально сильно воздействующие свойства, видно из его стихов. На протяжении многих лет Хлебников думал, что исторические циклы определяются числом 365 ± 48. В «Детях выдры» (во включенной в эту «сверхповесть» поэме «Путешествие на пароходе») эта мысль была выражена так:
Этот же зрительный образ «зубастого» числа 365 присутствует и в строке в стихотворении «Числа»:
Хлебников представлял 365 в виде «изящного нисходящего ряда»: 3 5 + 3 4 + 3 3 + 3 2 + 3 1 + 3 0 + 1 = 243 + 81 + 27 + 9 + 3 + 1 + 1 = 365. Внешний вид этого ряда и подсказал сравнение с зубами, открывающимися при смехе. В «Досках судьбы» Хлебников передает зрительный образ этого ряда, которым он представляет число года, посредством ассоциации с татарской башней: «Год напоминает башню Сюмбеки, храмы и объемы Востока, где в высоту уходят коробка над коробкой прямоугольные слабеющие надстройки, кончаясь иглой со змеем Зилантом или чем-нибудь…» В другом месте он говорит о «зубчатых башнях», о «городе троек со своими башнями и колокольнями». Образ зубов времени (на этот раз конских зубов) возникает и в начале стихотворения:
Это четверостишие представляет собою вариацию на ту же тему, что и стихотворение «Числа», где строке о «зубах» числа 365, определяющего закон чередования во времени, предшествует тот же образ «коромысла времени»:
В «Досках судьбы» Хлебников описывает выражение
«Это удивительно красивое выражение из трех членов, где пляшущие, похожие на коромысло весов числа 3
2и 2
3, (3 + 2)
2и 2
(3 + 2), в то время как средние числа 3
3и
В «Досках судьбы» можно найти множество образов, в которых Хлебникову представали занимавшие его числа и числовые соотношения, для него воплощавшие законы истории. Предположенное им различие между уравнениями пространства, где «показатель степени не может быть больше 3», и уравнениями времени, где «подстеленное количество не может быть больше 3», он описывает зрительными образами: «Похожие на дерево уравнения времени, простые как ствол в основании, и гибкие и живущие сложной жизнью ветвями своих степеней, где сосредоточен мозг и живая душа уравнений, казались перевернутыми уравнениями пространства, где громадное число основания увенчано или единицей, двойкой, или тройкой, но не далее. Это два обратных движения в одном протяжении счета, решил я. Я видел их зрительно: горы, громадные глыбы основания, на которых присела отдыхать птица степени, птица сознания для пространства. И точно тонкие стволы деревьев, ветки с цветами и живыми птицами, порхающими по ним, казалось время».
Пытаясь осмыслить в духе своих числовых выкладок законы небесной механики, Хлебников писал: «Это уравнение очень красиво, если его написать цепями нисходящих степеней троек. Закономерно уходящие показатели своими головками кивают на ковыль, как верхушки трав и волнуются ржаными полями чисел, какой-то рожью троек. Напишем цепями троек наш закон, чтобы получить зрительную радость при виде этих бесконечных цепей, стройных колосьев чисел». Хотя отчасти такие метафорические описания уравнений и представляют собой дань стилистике научной прозы позднего Хлебникова, нельзя сомневаться, что эстетическое зрительное переживание чисел и уравнений было у него непосредственным.
Мы уже говорили, что увлечение языком чисел можно было бы в какой-то мере считать предвосхищением того времени, когда информация в вычислительных машинах стала использоваться именно в числовой форме. Но по поводу компьютеров, по мере их распространения в Америке, все чаще высказывают опасения, что, пользуясь только полученными с их помощью сведениями, люди окажутся лишенными конкретных представлений о вещах и событиях.
Не о том ли думал и Хлебников, когда писал в четверостишии, из ранней его поэмы перенесенном в «Зангези»: