В черновиках «Ладомира»есть двустишие, где Гайавата рифмуется с великим древнеиндийским математиком Арьябхатой:
То, что образ Гайаваты постоянно вновь возникал перед Хлебниковым, подтверждает и сопоставление «Бобэоби…» с «Песней о Гайавате».
Начало стихотворения чрезвычайно близко к таким строкам «Песни о Гайавате», как:
Согласно словарику использованных в поэме американских индейских слов, который был приложен к ее тексту Лонгфелло и переведен Буниным (со свойственным ему стремлением к точности проверившим этот словарик), первое звукосочетание означает «шорох деревьев», второе — «плеск воды». Так построено и стихотворение Хлебникова «Гроза в месяце Ау», передающее звуки грозы:
Кажется, что с таким построением можно соотнести и «Звукопись весны» Хлебникова, где есть строка «Пучь и чапи-черный грач», напоминающая многочисленные строки из «Гайаваты», в которых сопоставлено индейское название птицы с ее русским (в оригинале, разумеется, английским) обозначением:
Со стихотворениями Хлебникова бунинский перевод «Гайаваты» перекликается и теми строками, где говорится о звуках, издаваемых птицей или кузнечиком:
В стихотворении «Кузнечик», принадлежащем к той же группе «мелких вещей», что и «Бобэоби…», Хлебников треск, издаваемый кузнечиком, передает еще и звуковой формой соответствующих строк стихотворения (ее сам Хлебников анализировал дважды, отмечая закономерное пятикратное повторение одних звуков — к, у, л, ри шестикратное — других: з). Звучание сопоставленной поэтом с кузнечиком синицы, которую в диалектах называют также и «кузнечиком», и «зинзивером», Хлебников в этом стихотворении обозначил звукоподражанием пинь, пинь, пиньи глаголом тарарахнуть(согласно русскому переводу Брема, который читал Хлебников, звуки этой птицы можно передать как предостерегающее «террр» и испуганное «пинк-пинк»):
Лебедиво — производное от лебедь(как огнивоот огонь) и от встречающегося у Хлебникова прилагательного лебедивый(от лебедь,как спесивыйот спесь).
Хлебников был, как и его отец, профессиональным орнитологом, опубликовавшим еще в студенческие годы научные статьи по биологии и зоологии. По свидетельству Бенедикта Лившица, слышавшего чтение Хлебникова, тот «уходил искать «мудрость в силке», в стихию птичьей речи, воспроизводя ее с виртуозностью, о которой не дает никакого представления «нотная запись». Под последней Бенедикт Лившиц имел в виду передачу птичьих голосов посредством русских звуков, например: пиньпиньпиньи т. п. Уже после «Кузнечика» Хлебников на писал стихи, почти целиком состоящие из подражаний голосам птиц, — «Мудрость в силке» и главу («плоскость») из «Зангези».
В коротком стихотворении «Кузнечик» встречаются элементы разных языков или языковых способов, используемых или изобретаемых Хлебниковым: русские или, шире, славянские новообразования ( крылышкуяот крылышко, золотописьмо, лебедиво), слова русских говоров ( веры, зинзивер, кузнечиккак название синицы), звукоподражание ( пиньпиньпинь).
11
Хлебников потом не раз перечислял все языки, использовавшиеся им в разное время или в разных вещах одной сложной по композиции вещи («сверхповести» или «заповести»). Первым по времени был язык русских и славянских новообразований. Позднее Хлебников в автобиографической заметке «Свояси» так охарактеризует подход к этим занятиям в своей молодости: «Найти, не разрывая круга корней, волшебный камень превращенья всех славянских слов, одно в другое — свободно плавить славянские слова, вот мое первое отношение к слову».
В статье «Курган Святогора», написанной в период увлечения этой ранней лингвистической программой, Хлебников излагает ее с помощью слов древнерусского и южнославянского происхождения ( дебло́ — «ствол дерев», откуда и хлебниковское «Домирное дебло́ Мирами зацвело»): «И не должно ли думать о дебле, по которому вихорь-мнимец емлет разнотствующие по красоте листья — славянские языки и о сплющенном во одно, единый, общий круг, круге — вихре — общеславянском слове».
Посылая в марте 1908 года 14 своих стихотворений поэту-символисту Вячеславу Ивановичу Иванову, Хлебников а сопроводительном письме писал ему: «Читая эти стихи, я помнил о «всеславянском языке», побеги которого должны прорасти толщи современного, русского». В статье «Учитель и ученик» он говорит о своем интересе к хорватскому проповеднику общеславянского языка Крижаничу. Для стихов Хлебникова этого времени характерно необычно широкое использование всех возможных комбинаций русских и других славянских корней с русскими же и другими славянскими суффиксами и приставками: снег-ич, люб-оч, вид-язь, уз-ыв-н-о-ст-ынь, бес-тешный, до-вещный, вер-ошь; жар-ошь, зна-юн и т. п.
Кроме многих сотен таких новообразований, употребленных в стихах Хлебникова, сохранились и длинные их списки в его рукописях, относящихся примерно к 1908 году, в частности в толстой тетради, целиком заполненной такими списками (напечатаны только отдельные их примеры). В тетради новообразования расположены гнездами: орел, орлиный, орлиности, орличий, орляной, безорлый, орлот, орлунья, орляткии т. п. Обычно записаны и сочетания с этими словами, иногда уже образующие стихотворные строчки. Знание языка предполагает умение свободно сочетать корни, приставки и суффиксы. Ребенок, овладевая языком, попутно образует и множество новых слов. У большинства взрослых, даже и у тех, кто занимается литературой, умение творить новые слова с годами ослабевает. Современная культура не поощряет такого занятия. Если новые названия требуются, их часто образуют путем сокращения уже существующих слов (ЭВМ) или заимствования из других языков (компьютер).
Хлебников хотел, чтобы но мере развития техники и язык совершенствовался. Еще в конце 900-х годов он работает над опубликованными позднее предложениями, касавшимися терминологии воздухоплавания. Предложенные им слова, такие, как небоход, воздухоход,напоминают вошедший в употребление больше чем через полвека луноход.Наброски Хлебникова, как и его статьи о языке, показывают, что он всегда был наготове: ему не терпелось добавить новые слова к уже используемым. Но эти заготовки при всем огромном интересе, который они представляют для изучения и словообразовательных возможностей русского языка, и поэтики Хлебникова, тем не менее сам он (в отличие от его прижизненных и посмертных издателей) никогда не путал с законченными стихами и прозой. Это предварительный лингвистический материал, который Хлебников только отчасти включил в стихи того же времени или в те последующие свои произведения, в которых он продолжал употреблять некоторые из своих новообразований.
Тяготение к общеславянским и древнерусским истокам в те годы у Хлебникова сопровождалось и обращением к мифологическому «домирному», «довещному» времени. Оттого естественно в таких стихах и появление славянских мифологических существ (таких, как Мокошь — женское божество пантеона Киевской Руси, долго сохранявшееся в бабьих поверьях русского Севера) и языческих праздников, например русалий: