На следующее утро добрались до Манчестера. Там нас встретили хорошо, кормили обедом, сам Брэгг очень мил. Он очень молодой, всего 32 года, но парень в своей области знающий и рассказал нам довольно много забавного. Там же мы встретили проф. Сечфилда, он хорошо говорит по-русски (6 лет был в России), он хочет организовать англо-русский институт и обсуждал его проект с Абрамом Федоровичем. У него мы пили чай.
На будущей неделе мы все приглашены к писателю Уэллсу на обед, куда будут приглашены и английские ученые. Собираемся ехать в Кембридж повидать проф. Резерфорда. […]
Лондон, 13 июля 1921
…Было много работы, и потому не писал. Был у Уэллса на рауте, был также на чае у Райта [23]. Познакомился там с Бернардом Шоу, Содди [24], лордом Холденом [25]и пр. Можно сказать — здорово! Но не буду останавливаться на этом всем, так как есть более важное, о чем тебе надо писать. Дело в том, что, по всей вероятности, я останусь тут на зиму и буду жить в Кембридже и работать у проф. Резерфорда. Он дал свое согласие, мы были у него вчера. Наше представительство тоже согласно оставить меня тут. Не знаю, радоваться мне или нет. Уж очень душа моя болит за вас, мои дорогие. Что вы там будете делать без меня? Но, с другой стороны, [эту] зиму я [бы] работать не мог. А у меня теперь в жизни все, что есть, — это работа, да вы все, мои дорогие.
Я вас постараюсь поддержать. Конечно, я сделаю все, что от меня зависит. Но если я не использую этого счастливого стечения обстоятельств, то, конечно, долго придется ждать. А время идет, и много уже потеряно. Боюсь также за себя, что соскучусь очень среди англичан. Поеду в Кембридж через две недели, и за работу. Тороплюсь кончать закупки тут. […]
Лондон, 24 июля 1921
Сегодня день твоих именин, я помню это и посему поздравляю тебя и желаю тебе всего хорошего.
Это время я очень занят, перебрался из Лондона в Кембридж и начал работать в лаборатории. 22 и 23 числа работал усердно. Но сегодня приехал в Лондон, так как в Кембридже скучно и, кроме того, завтра, в понедельник, у меня кое-какие дела по закупкам.
Что касается моей работы в Кембридже, то пока еще мало ясного. Пока что знакомлюсь с радиоактивными измерениями и делаю просто практикум. Что будет далее, я не знаю. Ничего не задумываю, ничего не загадываю. Поживем, увидим. […]
Кембридж, 12 августа 1921
Получаю теперь от вас письма довольно аккуратно. Это меня очень радует. Беспокоит меня вопрос, как вы будете, когда Леня [26]уедет на Север. Вообще душа моя болит за вас.
Вот я уже три недели работаю в лаборатории в Кембридже. Дела идут помаленьку, но беда вся в том, что через 1 неделю, 20 августа, лаборатория закрывается, 3 недели каникулы. Право, не знаю, как провести эти три недели. Хочется работать, а тут, хочешь не хочешь, три недели гуляй. […]
Тут, в Кембридже, я снимаю 2 комнаты в одной семье, тут же столуюсь. Семья полуинтеллигентная, мещанская, но они очень любезны со мной. В особенности хозяйка, очень разговорчивая, по вечерам заходит ко мне и долго беседует. Разговоры неинтересные, но я на это смотрю как на уроки английского языка.
Вчера первый раз имел разговор на научную тему с проф. Резерфордом. Он был очень любезен, повел к себе в комнату, показывал приборы. В этом человеке безусловно есть что-то обаятельное, хотя порой он и груб.
Так жизнь моя тут течет, как река без водоворотов и без водопадов. До 6 работаю, после 6 либо читаю, пишу письма, либо еду покататься на мотоциклетке. Это для меня большое удовольствие. Дороги тут идеальные.
Лондон, 18 сентября 1921
Давненько не писал тебе, этому виной переезд из Эдинбурга в Лондон. Тут я пробуду дней 10, до 26-го, и потом поеду в Кембридж, за работу. Слава богу, это уже не за горами.
Позавчера послал вам посылку, в ней 2 коробки табака, одну Леньке, другую, пожалуйста, отправьте Б. М. Кустодиеву. […]
Сегодня получил ваши письма и был очень им рад. Были письма от всех, и я прочел и перечел их. Ты не можешь представить, как это на меня хорошо действует. […]
У меня на Эдинбургском съезде Британской ассоциации наук новое знакомство — это проф. Тимошенко [27]. Очень умный и милый человек. Он высокого роста, с белыми кудрями, с маленькой бородкой, бледное лицо, светлые умные глаза. От него дышит кабинетом и книгой. Он действительно умен, тот спокойный и глубокий ум, который я встречал мало у кого. В нем есть что-то обаятельное, хотя он говорит мало и редко. Всегда тихим и спокойным голосом. Я с ним провел целую неделю на съезде. Он друг Абрама Федоровича. […]
Теперь, может быть, в моей жизни один из самых критических моментов. Если я выйду победителем, то, мне кажется, я найду себе покой. Но вот что меня мучает сейчас: сумею ли я выполнить те работы, которые я задумал тут, в Кавендишской лаборатории? Не начинаю ли я опять размахиваться чересчур широко? Я задумал крупные вещи, а может быть, опять все сведется к нулю. Потом, для меня этот самый Резерфорд загадка. Сумею ли я ее разгадать? А ко всему этому еще эта неопределенность материального моего положения. Много, конечно, зависит от Абрама Федоровича. Если он захочет, то он может много сделать. А хочет ли он? Конечно, я и сам на себя тоже полагаюсь, но все же одному трудно. Ну, да даст бог. […]
Кембридж, 7 октября 1921
Работа моя тут идет вполне удовлетворительно. В смысле материалов тут лафа. Нужно что-нибудь — платиновой фольги или проволочки, — только сходи к Cambridge & Paul Scientific C°, и все получишь. Я, между прочим, познакомился с директором этого завода и с инженерами. Меня водили по заводу, и я видел кое-что забавное. Они меня снабжают всей этой мелочью из любезности, обыкновенно ее не продают. Я им, в свою очередь, оказал маленькую услугу, консультировав их в работе. […]
Кембридж, 25 октября 1921
[…] Моя работа подвигается понемногу, отношения с Резерфордом, или, как я его называю, Крокодилом [28], улучшаются. Работаю усердно и с воодушевлением. Кое-каких результатов уже добился, но тему взял трудную и работы уйма
Сейчас в Кембридже академик Щербатской [29]. Он рассматривает какие-то санскритские рукописи, так что я с ним вижусь и это доставляет мне удовольствие поговорить по-русски.
Кембридж, 1 ноября 1921
Получил сегодня от тебя 3 письма. Это всегда для меня большая радость. Но по тону этих писем я чувствую, что ты устаешь от работы и очень утомляешься. Ты знаешь, моя дорогая, работа, когда ее мало, — это плохо, но когда ее много — это тоже плохо. Поэтому сбавь пара и не нагружай так машину. Ты читаешь лекции в стольких местах, что у меня прямо волосы дыбом встали.
Огорчает меня Ленька, что он худеет и нервничает. Я помню, когда я был семейный, тоже был всегда нервен. Заботы о семье, боязнь за близких — это больше всего действует на нервы, сам за себя всегда спокоен. Ты скажи Леньке, чтобы он не унывал, я сейчас смогу ему опять подсобить. Если очень туго будет, то пускай прямо пишет.
За меня ты не беспокойся, я тут, что называется, ail right [30]. Работа двигается. Эта неделя и следующая будут для меня решительными. Те результаты, которые я получил, уже дают надежды на благополучный исход моих опытов. Резерфорд доволен, мне передавал его ассистент. Это сказывается в его отношении ко мне. Когда он меня встречает, то всегда говорит приветливые слова. Пригласил в это воскресенье меня пить к себе чай, и я наблюдал его у себя дома. Он очень мил и прост. Расспрашивал меня об Абраме Федоровиче. Но вообще говоря, он свирепый субъект. Когда недоволен, то держись. Так обложит, что мое почтение. Но башка поразительная. Это совершенно специфический ум. Колоссальное чутье и интуиция. Я никогда не мог это представить прежде. Слушаю курс его лекций и доклады. Он излагает очень ясно. Он совершенно исключительный физик и очень своеобразный человек. […]
26
Леонид Леонидович Капица (1892—1938), старший брат П. Л. Капицы. Он, его жена Наталия Константиновна И их сын Леня жили вместе с Ольгой Иеронимовной. В летние каникулы 1913 года, когда они оба еще были студентами, П. Л. Капица помогал брату, который учился на географическом факультете Петербургского университета, проводить антропологические исследования на севере Кольского полуострова. После этой поездки появилась первая публикация П. Л. Капицы — его очерк «Рыбий жир» в журнале «Аргус» (1913, № 10), иллюстрированный фотографиями автора.
27
Степан Прокофьевич Тимошенко (1878—1972). Ученый в области теоретической и прикладной механики. Родился в России, в 1920 г. эмигрировал, с 1922 г. жил в США. Иностранный член-корреспондент АН СССР (1928).
28
Самое простое и естественное объяснение происхождения этого прозвища — это страх, который внушал Резерфорд П. Л. Капице в первые месяцы его работы в Кавендишской лаборатории. Он писал своей матери: «Я не робкий, а перед ним робею…» И он юмором, озорством боролся с этим страхом… Все «научные» толкования прозвища «Крокодил», которые дают английские биографы Резерфорда, объясняются, по-видимому, тем, что это прозвище их до сих пор изумляет и шокирует. Да и сам Петр Леонидович, который не чужд был мистификаторства, «подбрасывал» иногда в разговорах то то, то другое респектабельное толкование. Например, такое: «Резерфорд, как крокодил, никогда не поворачивает назад».
29
Федор Ипполитович Щербатской (1866—1942), советский востоковед, индолог и тибетолог, академик.