Дарден с восторгом поприветствовал Владимира Михайловича, с не меньшим энтузиазмом познакомился со мной и вместо обмена светскими новостями стал тут же обсуждать возможности нашей установки по исследованию новорожденной «дзиты». Так было и со всеми коллегами — и в этот день, и потом: поздоровались и сразу же — о работе. О физике говорили за обеденным столом, по пути домой — в гостиницу, даже за кофе, который непременно пьют дважды: после обеда, часов в 12, а потом — в пять вечера. В столовую и кафетерий ходят большой компанией, человек в двадцать, — там мы и познакомились с большей частью членов АРГУСа. Точнее, я знакомился, а Владимир Михайлович большинству был уже знаком.
В первый день все мои силы уходили на то, чтобы понимать английскую речь, поэтому я мало кого запомнил по именам. Усвоил только, что среди наших коллег человек десять канадцев, примерно столько же немцев из Дортмунда, Гейдельберга и Гамбурга, три или четыре японца, а вот американцев, кроме профессора Дардена, углядеть не удалось.
Однако оказалось, что меня запомнили все и на следующий день приветствовали поднятой рукой, улыбкой и возгласом «хэлло» или «хэй». И не просто приветствовали, а всегда старались познакомить еще с кем-нибудь, попавшим в поле зрения. Через неделю мне казалось, что я знаю в ДЕЗИ почти всех. Может быть, окружающие чувствовали, что я явно не в своей тарелке, и старались помочь мне адаптироваться.
Среди новых знакомых было много студентов старших курсов университетов, которые сами совсем недавно освоились в роли полноправных членов сотрудничества; во всяком случае, Владимир Михайлович их не помнил.
В первый же день меня остановил в коридоре солидный молчаливый человек и, представившись как «профессор Аммар из Канзаса», завел разговор о моих научных интересах и наиболее ярких сюжетах только что закончившейся Лейпцигской конференции. До того дня ни один профессор не разговаривал со мной о моих научных интересах, да и самих интересов у меня было не столь много, чтобы можно было их обсуждать с профессорами, поэтому вначале я растерялся, но через десять минут успокоился, а к концу разговора уже высказывал собственные взгляды на развитие современной физики. Этот разговор как-то успокоил меня, особенно тем, что профессор понимал мой английский язык.
Еще через несколько часов, когда я сидел за дисплеем ЭВМ и, глядя на экран, пытался принудить компьютер к осмысленным действиям, ко мне подсел невысокий и всегда улыбающийся Робин Кучке (как позднее я узнал, один из основных экспертов по ЭВМ) и предложил помочь. За полчаса он объяснил мне больше, чем я потом понял за месяц, самостоятельно изучая книги.
Такое доброжелательное внимание со стороны коллег очень помогло освоиться в непривычной обстановке, а разговоры — это, во-первых, практика в разговорном английском, а во-вторых — необходимая для работы информация. При работе большого международного сотрудничества, когда состав группы все время обновляется — одни уезжают, другие приезжают, — постоянное общение с коллегами — совершенно необходимая часть дела, благодаря которой каждый может узнать, что сделано другими, и поделиться своими достижениями. В таком общении и идет кооперативная исследовательская работа.
Основной темой всех бесед в день нашего приезда была «дзита» — частица, найденная на установке «Хрустальный шар».
ЧТО МОЖНО РАЗГЛЯДЕТЬ В «ХРУСТАЛЬНОМ ШАРЕ»?
Элементарных частиц известно уже много, больше трех сотен. Казалось бы, стало одной больше, что особенного? Но дело в том, что частицы бывают разные: одни отличаются от уже известных лишь количественно — массой, зарядом, другие обладают новыми, доселе неизвестными свойствами.
В 1974 году в опытах С. Тинга, профессора Массачусетского технологического института, и Б. Рихтера, президента Стенфордского университета, была впервые найдена частица, состоящая из неизвестных в то время кварков — «очарованных». Потом семейство «очарованных» частиц сильно разрослось, а первооткрыватели в 1976 году получили Нобелевскую премию.
Сегодня исследователям микромира известно шесть кварков — кирпичиков, из которых «сделаны» почти все элементарные частицы. Три легких — из них «сделаны» протоны, нейтроны, ка-мезоны, пи-мезоны и прочие. Массы этих частиц лежат в районе одного миллиарда электрон-вольт — ГэВа. Частицы, состоящие из четвертого кварка, группируются в районе от трех до четырех ГэВ. Семейство пятого — «прелестного» — кварка разместилось между 9,5 и 10,5. Между семействами — пустоты, частиц там нет, и теория не может объяснить их появление.
Новая частица из Гамбурга появилась как раз в том месте, где, по современным понятиям, ничего быть не должно.
Обнаружили ее, как уже было сказано, на установке «Хрустальный шар», стоящей в одном из двух мест встречи пучков ускорителя ДОРИС. В другом — стоит наш АРГУС.
Если бы можно было взглянуть на «Хрустальный шар» в разобранном состоянии, то более всего он напомнил бы свернувшегося в клубок метрового ежа, каждая из иголок которого — кристалл, где при прохождении частицы возникает свет. К хвосту каждой иглы прикреплен специальный прибор — фотоумножитель, собирающий кванты света.
«Хрустальный шар» лучше всего ловит фотоны, или, как их иначе называют, гамма-кванты. «Дзита» родилась именно при исследовании фотонов.
В столкновении электронов и позитронов из встречных пучков рождаются разные частицы, в том числе и из семейства пятого кварка, семейства ипсилон-частиц. Чтобы различать членов этого семейства, их метят штрихами: самый легкий обитатель семейства — просто «ипсилон», следующий — «ипсилон-штрих», потом — «ипсилон — два штриха» и так далее. Конечно, не очень удобно, но частиц стало так много, что персональной буквы для каждого просто не осталось.
Вновь рожденные частицы через очень короткое время распадаются, и по тому, как происходит распад, можно, во-первых, многое узнать об устройстве самих частиц, кварков и их взаимодействий, а во-вторых, поискать что-нибудь интересное и неожиданное среди продуктов распада.
Экспериментаторы «Хрустального шара» изучали распады ипсилона — самого легкого — на фотон плюс еще «что-то». Еж «Хрустального шара» с высокой точностью определяет энергию фотона, а в том, что такое это «что-то», не разбирается. Все члены семейства ипсилонов, как различные уровни атома, могут переходить друг, в друга, испуская фотон, и только самому легкому распадаться не на что. А в экспериментальных данных «Хрустального шара» было ясно видно, что он все же распадается на фотон плюс еще какую-то частицу, о рождении которой и было сообщено на конференции в Лейпциге.
НЕУДОБНАЯ «ДЗИТА»
Открытия бывают разные. Одних ждут годами — о них почти все известно заранее, и долгожданная находка увенчивает экспериментаторов заслуженными лаврами.
В конце шестидесятых годов директор Международного теоретического центра в Триесте Абдус Салам и американский теоретик Стивен Вайнберг предсказали существование промежуточного бозона — переносчика слабых взаимодействий.
В середине семидесятых специально для охоты за бозоном в ЦЕРНе был переоборудован ускоритель со встречными пучками протонов и антипротонов. Летом 1981 года ускоритель заработал, и в начале 1983 года бозон был обнаружен. А еще через год его открыватель, американский физик Карло Руббиа, был увенчан Нобелевской премией. Но еще за два года до открытия этой долгожданной частицы в группе Руббиа начал сниматься фильм о том, как был обнаружен промежуточный бозон. И как только бозон нашли, вышел на экраны физических центров и фильм о его открытии.
Чуть более неожиданным в свое время был четвертый кварк (три предыдущих появились в начале шестидесятых), его не ждали, но тем не менее стоило Рихтеру и Тингу заявить о своем открытии, как место новых частиц в микромире было найдено. Я в то время был студентом и очень хорошо помню, как поздней осенью 1974 года член-корреспондент АН СССР Лев Борисович Окунь отменил свою очередную лекцию, сказав нам: «Несколько дней назад обнаружили новую частицу. Я думаю, что она состоит из новых кварков. Попробуем посчитать некоторые характеристики ее распадов». И мы посчитали. Точнее, считал Лев Борисович, а мы слушали и, кажется, кое-что понимали. В общем, семейство «очарованного» кварка сразу поддалось классификации.