На первом этапе исследователь не разобрал достаточно, не прочувствовал игру этих сил. Теперь же он пропустил их «через себя».
Сердцевину того, что открылось Александрову — а в деталях картина непроста, — составляет понятие «критической массы», как он его назвал. Характер распространения волн напряжения, вызванных ударом, таков, — определил Александров, — что часть тела может еще «не знать» о случившемся, в то время как другая уже полностью на удар отреагировала. Какая часть (масса) тела «знает» (это и есть «критическая масса»), а какая «не знает», зависит от его конфигурации. Так вот, часть стержня «неосведомленная» не может, не должна быть представлена в формуле Гюйгенса — Ньютона. Сюда войдет только то, что «знает», а это масса, охватываемая половиной длины волны напряжения.
Не вдаваясь в довольно сложные теоретические построения Александрова, основанные на рассмотрении волновой механики твердых тел, скажем лишь, что они привели к выводам, которые коренным образом противоречат общепринятым представлениям классической теории удара. Так, например, Александров отбрасывает как ненужную одну из двух опор этой теории, когда провозглашает, что для любого материала, будь это сталь, дерево, эбонит, плексиглас, стекло, коэффициент восстановления можно заставить принять любое значение от единицы до нуля, при том, что удар остается упругим и необратимых пластических деформаций не возникает. Для этого надо лишь определенным образом менять формы и массы соударяющихся тел.
Ну и, как всегда, сразу же демонстрирует свое утверждение на глазах у изумленной публики. Мы упоминали одно такое представление, рассказывая о визите А. Ф. Засядько. Стерженек дважды сбрасывают с одной и той же высоты на валик так, чтобы они ударялись торцами. От толстого торца стерженек подпрыгивает, а от тонкого нет. Вот вам прямое и нехитрое доказательство, что коэффициент восстановления скорости зависит от формы тела.
Но из этого следует очень многое. Форма-то тела зависит от нас! В совокупности с идеей о «критической массе» управление коэффициентом восстановления скорости просто обязывает конструкторов решить массу неразрешимых еще вчера задач. Одна из них особая.
Профзаболевания, эта дань, уплачиваемая за ускоренный прогресс, служат укором всем, кто пользуется плодами прогресса, а в уплате не участвует. Виновность здоровых перед этими больными облекается в форму повышенной нервозности при обсуждении защитных мероприятий и проверке исполнения по всему многозвенному циклу причин и последствий «общественно необходимой» болезни. Широчайший спектр медиков, инспекторов, профработников, представителей административного аппарата, наконец, научно-техническая мысль неусыпно бдят и борются, чтоб отложиться, не платить дань, сколько можно!
Отрасль, которой служит профессор Александров, данник давнишний и исправный. Напоминанием этого служат и статуэтки шахтеров в рабочем кабинете профессора. Статуэтки канонические — человек в спецовке, с отбойным молотком на плече.
Пневматический отбойный молоток столь же может быть символом и других профессий — строителя, дорожника. Как раз в шахтах-то его заметно потеснили комбайны. Но заметно стало сравнительно недавно, а когда Александров сделал свое открытие, он еще мог вполне считаться основным рабочим инструментом шахтера. Да и сегодня используется весьма широко.
Под действием воздушного давления внутри корпуса молотка мечется стальной ударник, нанося удары по пике, отчего она внедряется в породу. По закону — действие равно противодействию, на корпус молотка в обратном направлении действуют силы отдачи, пропорциональные массе и ускорению ударника. Чтобы меньше ощущались эти толчки, корпус молотка делают тоже стальным, тяжелым, так что общий вес инструмента килограммов пятнадцать. Вот этим пудовым грохочущим пулеметом и орудует всю смену рабочий. Полюбопытствуйте как-нибудь, попросите дорожника, взламывающего асфальт, его молоток, он с удовольствием сделает вам одолжение, и поколите… Тяжелая работа. Но главный порок инструмента вы не ощутите, подменяя молотобойца хоть и несколько часов. Порок этот сказывается исподволь, постепенно, когда во всем теле, начиная с рук, подымется нытье. Вонзание пики в грунт, в бетон, в породу зависит от тяжести наносимого по ней удара. За эту-то тяжесть и дань: усталость, вибрационные воздействия.
Одно было неразрывно связано с другим. Неразрывно. Против физики не попрешь. Действие равно противодействию!
Техническое творчество возможно только в согласии с законами природы. При любом конфликте между ними произведение техники оказывается недееспособным. Однако техника, несомненно, означает преодоление ограничений, накладываемых законами природы. Так, человек может летать не потому, что приостанавливает гравитацию или пренебрегает ею, но потому, что ее преодолевает, проникает ее мысленным процессом и, фигурально выражаясь, пробирается на другую сторону материи. С одной стороны, он раб, с другой — господин. Таков феномен изобретательства.
Действие равно противодействию. Но вот действовать надо с умом.
Энергию при ударе передает не вся масса, а только часть ее, «критическая масса», — установил Е. В. Александров. Так остальная нам и не нужна! Вес ударника можно уменьшить в два-три раза! Не уменьшив мощности молотка!
«…Ты понял, что он нам показывал?.. Как же ты можешь спать! Значит, ничего не понял, раз спишь!..»
Любопытная проявилась особенность. Люди высокого государственного ранга, высокой ответственности — А. Ф. Засядько, министр угольной промышленности СССР Б. Ф. Братченко, министр угольной промышленности УССР Н. К. Гринько, председатель Комитета по делам изобретений и открытий Ю. Е. Максарев и кое-кто еще, не ниже, оказали идеям Александрова, порядочно «крамольным», прием с позиций, свободных от предрассудков, в то время как немало инженеров, ученых, научных администраторов отнеслись к ним кисло, косно, а то и злобно. Не все из этих последних были недоброжелательны к самому автору открытия, отнюдь. Просто формулы классической механики и инженерный опыт, на них базирующийся, для этих людей составляли непременную каждодневную реальность, фундамент их компетентности, шаткость которого, конечно, для всякого человека болезненна чрезвычайно. Ну, а усекновение массы, то есть самой сердцевины формулы удара, со стороны никому еще не известного научного работника тбилисского института могло быть объяснено разве лишь тем, что человеку этому особенно нечего терять. И все же, как ни слаб был голос тбилисского горного инженера, как ни пренебрежительно мал его научный статут, заявление оказалось достаточно динамитным, чтоб кое-где состоялись взрывы.
Как-то в лабораторию к Александрову, уже москвичу (собственно, он москвич и по рождению), вошел важный и строгий человек с двумя сопровождающими.
«Я Медведев, профессор Медведев, это мои ассистенты. Мне нужен Александров».
«Ну, если очень нужен, говорите, Александров перед вами».
«Это вы?»
«Что, не похож?»
«Слушайте, я получил работу на отзыв, где от вашего имени написано… Но, может, это не вы? Написана чушь! Каждому дураку известно, что маленький гвоздь забивают маленьким молотком, а большой большим. Я всю жизнь занимаюсь бурением в Кривом Роге. Желтые Воды. Это я. Я!.. Именно. Медведев, профессор, вы, верно, слыхали, Иннокентий Федорович. Я доктор по этим вопросам. И вы говорите, что можно бурить, если…»
«Иннокентий Федорович, я вам сейчас покажу, как это делается».
«Я с вами и разговаривать не намерен!»
«Тогда… тогда у вас есть еще один выход».
«Какой?»
«Дверь. Да не заставляйте, а то я сейчас встану, тогда вы вылетите отсюда… Это что за постановка? Вы явились сюда, чтоб высказать свое „фе“? Можете убираться! Я вам предлагаю — расскажу, покажу, вы можете оспаривать, готов выслушать. Вы не хотите — можете уходить».