Однако это был результат попутный, вроде утилизуемых с прибылью отходов производства. Цель игры была… игра. Любопытство. Бог мой, какие неприятности он от этого терпел! Однажды ему грозило быть объявленным сумасшедшим. Придрался к закону Архимеда — не достаточный ли повод? Его поочередно вызывали к себе завкафедрой, декан, директор института, уговаривали «прибегнуть к отдыху», предлагали путевку в санаторий. Когда человек не в своем уме, его и не слушают. Настойчивые уточнения, что он не закон Архимеда, а формулировку его в учебниках считает неправильной, соболезнователи пропускали мимо ушей, как назойливый бред. Еще немного, и о «нездоровье» аспиранта узнала бы студенческая масса, а назавтра весь город — любитель новостей. Александров ощутил себя катящимся в пропасть и не видел кустика, чтоб зацепиться.
Слоняясь поздно вечером в тяжких раздумьях, он увидел проходившего мимо кино спасителя. То был светило механики, высший авторитет в Тбилиси. Как подойти, с чем? Они не знакомы… Через минуту полоса рекламного света миновала, и положение усугубилось полутьмой.
…Профессор долго не мог отдышаться. Они вернулись к свету и разговаривали часа два. Последние минут сорок хохотали.
«А у меня как написано?»
«И у вас — то же».
«Чертовщина… Ну хоть то спасибо, что не одинок».
Впоследствии, перерыв гору учебников, Александров нашел в одном-единственном правильно сформулированный закон Архимеда о весе погруженного в жидкость тела.
…У Максарева была совершенно определенная цель — заставить Александрова больше думать об изобретениях во время его «игр». И он знал одно верное средство, как это сделать: профессора надо завести, подразнить. Максарев искренне верил, что нет такой задачи, которой бы Александров в ярости не решил.
Итак, из обрывков наблюдений, мыслей прямо в кабинете председателя Госкомитета и несомненно в высшей степени вдохновляемый его присутствием — хорошая аудитория для Александрова все — профессор начал помаленьку импровизировать, развивать идею «занятного» механического привода. Максарев же, задавшись своей целью, пустился ему перечить, говорить, вряд ли здесь реальные пути, на что Александров, уже язвительно, доказывал, что не мелет чепухи никогда, развивал свою идею, мысленно экспериментировал — в общем, клюнул. И тут резко, без перехода, председатель меняет тактику: да, он абсолютно верит, что Е. В. выдаст в ближайшее время потрясающую штуку, и пусть уж он не обижается, Максарев будет все время осведомляться о «новой корове».
Это было ужасно. Он посулил ни мало ни много — полностью автоматизированную машину без каких бы то ни было элементов автоматики, грубую, чисто механическую, рычаг да шарнир и больше ничего.
Позже, в день наивысшего торжества, когда в больницу по телефону ему отрапортовали о полном и невероятном успехе испытаний модели (на самом деле — настоящей рабочей машины, в полный размер, на полную мощность и нагрузку) — я был у него всего часом позже, — он скажет дословно следующее:
«Других убеждал, что это возможно, а сам поверил только вот сейчас. Фантастика какая-то!»
Однако сначала была решена задача попроще. На языке должников это называется «бросить шубу», то есть выиграть время, как делает ездок, преследуемый волками. Впрочем, «шуба» была эффектна: средство для прицельно точной погрузки любых грузов на палубы судов во время любой качки. В некотором отношении эта работа была черновым наброском будущей, главной.
О том, что созревает в лаборатории механического привода, как она теперь называлась, уже знало слишком много ответственных лиц. А ответственные лица не любят ждать обещанного, им лучше вовсе до времени не говорить; сказал же — давай. Надо было что-то показать. И вот Ю. Е. Максарев, Б. Ф. Братченко, Н. К. Гринько — тогда заместитель Бориса Федоровича, а ныне министр угольной промышленности УССР, Утехин, директор института, и другие руководящие работники приглашены «кое-что посмотреть».
Александров обычно не готовится к выступлениям, ни к каким и ни перед кем, не умеет, не любит, он импровизирует. Но тут припас пышную фразу, которая должна была идейно обосновать название лаборатории. «Лаборатория механического привода называется так потому, что ее задачей является создание машин и механизмов чисто механическим путем, средствами механики до тех пор, пока эти средства не будут исчерпаны, и только тогда переходить к более сложным дисциплинам, таким, как электроника, автоматика, телемеханика». Не удалось ему и одной фразы, заранее заготовленной, произнести до конца. После слов «не будут исчерпаны» он неожиданно для себя закончил: «…но так как механика неисчерпаема, я думаю, мы никогда к другим средствам не прибегнем».
В этом опять же содержалось обещание сверхъестественного. Оно исполнилось тотчас.
Гостям показали маленькую, настольную, игрушечную, хлипкую, в чем только душа держится, модельку. И она давай вытворять чудеса! Первым номером программы была резка угля. Модель хрупала его своими зубчиками с деловитой сосредоточенностью. Потом ей предложили кирпич. Он прочнее угля. Не составил труда и кирпич. Дали паузу. Гости обменялись взглядами, репликами, а когда собрались было высказаться, завлабораторией сделал предупреждающий жест. На арену была приволочена тяжелая чугунная болванка. «Пошел!» — и моделька стала терпеливо грызть металлический бок. Вот уж и стружка поблескивает… «Стоп. Следующий!» «Это сталь», — пояснили присутствующим. Уменьшился только темп, а все остальное было повторением номера с углем, кирпичом, чугуном…
Вся машина — а это была самая настоящая, но только настольная, машина, не модель, — пять элементов: рычаг, шарнир, рычаг, шарнир… При этом она не ломается, что бы вы с ней ни сделали, ее нельзя ни поломать, ни вывести из строя… Она воплощает вековую мечту автоматиков — обеспечивает полное использование мощности двигателя на любых режимах… Венец творения! Поистине, если и может отвечать этой оценке, так именно нечто, способное реализовать себя всегда и неизменно с наивысшей доступной эффективностью, не подвергая себя опасности срыва, перегрузки, выхода из строя.
С тех пор как существуют горные машины, то есть по крайней мере сто лет, проблема автоматизации их не сходит с повестки дня. Сделать это чрезвычайно трудно. Уголь, вообще горные породы постоянно меняют свои свойства. Крепость, плотность каждое мгновение скачут. Вот отломилась и рухнула громадная глыба, впереди пустота, инструмент не встречает никакого сопротивления, а в следующий миг упирается в камень, который «не по зубам»… В это время ротор двигателя продолжает вращаться, вращаются шестерни, у них есть запас кинетической энергии. Чтоб ее реализовать, обязательно нужно пройти под действием силы определенный путь. Энергия не исчезает, кинетическая должна перейти в другую. Чем крепче то, с чем встретился инструмент, тем меньше путь. Но путь обязательно должен быть. Если встретилось абсолютно твердое тело, — к счастью, его в природе не бывает, — действующая сила будет равна бесконечности. При этом машина не может не сломаться. Чтобы защитить ее от такого шока, делают специальные более или менее сложные приспособления. Это всевозможные муфты — дробовые, порошковые, магнитные, гидравлические, ставится шпилька, которая срезается при определенных нагрузках. Но у них, инженерно выражаясь, очень большой разброс. Они «ошибаются» в два-три раза. Ну а делать машину в два-три раза прочнее, на тот случай, чтоб перекрыть возможную неточность срабатывания сторожевых устройств, пошло. В такой топорной машине будут впряжены, скажем, три, но подавляющую часть времени ее жизни трудиться придется только одной, а остальные, «пристяжные», будут все время налегке. Экономическим подходом тут и не пахнет.
Но это взяты крайности. Машина, и не разрушаясь, не выходя из строя, может, однако, работать крайне нерационально. Мягкий уголь надо быстро выбирать, а твердый медленнее, чтобы полностью использовать заложенную в нее мощность. И это пока не удается сделать. Нет таких машин. Последняя попытка была сделана в Караганде. Комбайн с тирристорным приводом. Электрическая система с меняющейся частотой… Изрядно сложная. Результаты же оставляют желать лучшего. В дальнейшем, возможно, все наладится.