– Ты клялся мне, Кречет, – произнёс он. – Клялся не втягивать моего сына в свои нечистецкие дела. Так отчего приволок эту отраву?
Да уж, сильна была ненависть князя ко всем нечистецам, но хуже прочих он ненавидел лесовых. Сколько я ни старался выпытать у него и у приближённых, в чём причина этой лютой неприязни, всё впустую. Да, гордился, что его сокол с ними на короткой ноге, да, не чурался, если вызнаю у них что-то, – но сына и свои хоромы оберегал от лесной волшбы так яростно, что даже лук Видогосту заказывал у мастеров Царства, а не у наших оружейников, а на охоту княжича брал только тогда, когда забавы ради выезжал пострелять белок на Тракте, не сворачивая в чащи.
– Чтоб исцелить, говорю же. Сильна ворожба лесовых, сам знаешь. Зря испробовать не хочешь…
Страстогор перебил меня, раскаркался старым вороном:
– Довольно с меня духа нечистецкого! Не будет при моём дворе ни снадобий, ни слов, ни чар лесных! Не потерплю, и ты это знаешь, не единожды говорено! Слишком много воли тебе давал, вот теперь расплачиваюсь. Обленился ты, сокол, и дружбой с нечистыми щегольнуть решил. – Страстогор шагнул ко мне близко-близко, но всё же не коснулся меня выставленным пальцем, брезговал, видно, рубахой моей грязной. – А может, и не искал знахаря вовсе? Ходил по мыльням да кабакам, пил на мои деньги и с бабами лежал. Так говорю? Вот и решил представление устроить с водой вонючей и украденной чаркой. Прав я, сокол мой?
Что-то тёмное колыхнулось у меня в груди, тёмное и тяжёлое, отдающее во рту полынной горечью. Знал ведь князь, что не поступил бы я так, как он описал, и проверять ему меня больше не на что, доказал давно всё, что мог. Видно, тревога за сына совсем изглодала его разум и душу, раз усомнился во мне. Или нарочно задеть хотел?
Я отвёл глаза и шагнул к деревянному ограждению, вырезанному в форме пузатых бочонков, украшенных шарами снизу и сверху. Как назло, громкие слова князя привлекли внимание люда, и внизу собрались зеваки, задрав головы и, как мне показалось, злорадно слушая нашу ссору.
– Неправ, князь. Совсем не так всё было. Я гнался по всему Холмолесскому, пса не жалел, ни одной деревни не пропустил, а никто о знахаре Истоде давно уж не слышал. Будешь злиться, знаю, но скажу: у лесовых тоже о знахаре справлялся. Они не видели. Нет его нигде. Нет.
Я умел говорить так, что все смирнели и соглашались, верили мне. Вот и Страстогор понемногу притих, раскрасневшееся лицо из гневного сделалось усталым и печальным, плечи опустились. Он провёл ладонями по тёмно-зелёному кафтану, разглаживая складки, и снова подошёл ко мне, облокотился на поручень оградки. Люди внизу приветственно зашумели князю, а он махнул рукой: идите, мол, по своим делам, не скоморошьи игрища тут устраиваем.
– Видогост мне как братец младший, – проговорил я. По двору прогуливались девки в богатых одеждах, взявшись под руки, лоточник с петушками тоже добрался до княжьего двора и напевно расхваливал свои сладости. Со стороны кузницы раздавались мерные удары молотом по железу, а в святилище тихо мурлыкали колокола-перезвонцы – округлые в башне Золотого Отца и трубчато-заострённые в башне Серебряной Матери. Святилище в детинце Горвеня было большим, сдвоенным, чтобы князь мог и утром, и вечером в одних стенах молиться. Купола его – золотые и синие – слепили издалека, в ясный день приходилось щуриться, когда к городу подъезжаешь.
– Не должно так быть, – покачал головой князь. – Сокол не голубь, нет у него стаи. Но я тебе верю. Лети, соколок. Времени мало у нас, сердцем чую. Вымойся, смени одежду, если нужно – бери коней, бери простых гонцов на подмогу, расшибись в кровь, а приведи мне знахаря.
Страстогор положил узловатые ладони мне на руки и добавил ласково, в лицо мне заглядывая:
– Приведи в три дня или умри.
Я сухо кивнул, вырвал руки из княжьей хватки и поспешил прочь. Хотелось ещё разок увидеть Видогоста, но стыдно было после того, как князь за шкирку выволок меня из светлицы. И ёкнуло где-то глубоко, на донышке сердечном: а что, если правда моя в том вина? Плохо искал, к девкам захаживал, не понимал до конца, как скверно всё может обернуться…
Сбежал по ступеням во двор и во второй раз наткнулся на лоточника с леденцами.
– Купи петушка, – опять заладил он.
Я отмахнулся от него. Не до петушков.
Глава 8
Дом у мельницы
– Подумать только, сжирают глаза… как им это удаётся? – в который раз проворчал Энгле. Ним шикнул на него. От разговоров о мертвецах и таинственных убийцах в шутовских масках начинала болеть голова. Велемир и тихий парнишка хоть и молчали, но, видно, придерживались того же мнения.