Грудь сдавило спазмом, и изо рта хлынул поток солёной воды. Откашлявшись, Ним напрягся и перевалился на бок, едва не вскрикнув от боли, стрельнувшей в рёбрах. Всё-таки он был жив.
Море успокоилось, безмятежная рябь серебристых волн не казалась сколько-нибудь опасной, и с трудом верилось, что ещё недавно эти самые волны погубили целое торговое судно. Ним повернул голову, не обращая внимания на стучащую боль в висках. Он лежал на каменистом берегу, а чуть поодаль темнел перелесок, состоящий из молодых елей и осин.
Ним ощупал свои руки и ноги, удивляясь, как ему удалось остаться в живых и, к тому же, кажется, отделаться лишь трещиной в ребре.
Язык распух и присох к нёбу, в животе тянуло от голода, и Ним подумал, что смерть всё равно заберёт его к себе, если в ближайшее время он не отыщет питья и еды.
К счастью, с водой всё оказалось довольно просто. Прошедший дождь оставил в ложбинках между камней прозрачные лужицы, и Ним жадно припал губами к одной из них, не обращая внимания на то, что у воды землистый привкус. Напившись, он заставил себя подняться на ноги и ненадолго замер, ожидая, когда пройдёт головокружение. Ему до сих пор казалось, что его всё ещё качает и швыряет по волнам.
Каменистое побережье и лес выглядели совершенно дикими, и не было похоже на то, чтобы поблизости когда-либо жили люди. Нима начала бить крупная дрожь от усталости, холода и страха.
– Как это глупо: выжить в такую бурю и погибнуть в глухом лесу, – буркнул он, стараясь хоть как-то себя приободрить. – Если Морской Хозяин меня пощадил, может, и лесные твари помилуют?
Ним сделал шаг на нетвёрдых ногах. Сгущались сумерки, и ему было отчаянно страшно от мысли, что придётся провести ночь в тёмном лесу. Кто знает, на сколько вёрст тянется эта чаща? Кто скажет, что за чудовища встретят его там? Но вряд ли будет благоразумнее остаться на пустынном берегу. Отец говорил, что лес может спрятать и прокормить, если вежливо попросить его об этом. Ним и сам помнил, как приносил домой корзины, полные нагретых солнцем ягод и золотистых орехов, когда они ещё жили в селении на Перешейке. Только их лес был светлым и приветливым, а здесь даже хилые молодые ёлки так яростно цеплялись друг за друга кривыми веточками, будто во что бы то ни стало не хотели пускать чужаков в свои земли.
Ним нарисовал пальцами у себя на груди круг – защиту Золотого Отца, а потом, подумав, добавил ещё и треугольник Серебряной Матери. Сумерки – странное время, никогда не знаешь, кому лучше помолиться.
Ему вдруг стало жалко, что он никогда не верил в Господина Дорог. Ним слышал, что здесь, в Княжествах, он пользуется большим уважением. Просить помощи у того, в кого не веришь, – удел трусов и сдавшихся. Трусом Ним никогда себя не считал, но допускал, что скоро может сдаться.
Он пригнул голову и шагнул под хвойные лапы. Ним где-то слышал, что лесовые не тронут, если надеть одежду задом наперёд, а левый ботинок на правую ногу, но не стал ничего делать. Обувь он потерял почти сразу, оказавшись в воде, а от одежды остались грязные лохмотья, которые наверняка развалились бы на части, если бы он попытался их снять.
В лесу сумерки становились гуще, чем на побережье, и Ним держал руки на уровне лица, чтобы ветки не хлестали по глазам. Временами его начинал душить самый чёрный страх, в собственном дыхании и шорохе своих шагов ему чудились голоса нечистецей, в мутно поблёскивающих каплях росы виделись глаза чудищ, а каждая тень казалась затаившимся лесным зверем.
Силы стремительно покидали его. Ним уже осознал, что двигался по наитию, заставлял идти вперёд молящее об отдыхе тело, и каждый шаг давался ему так тяжело, как не давалось ничего в жизни.
Без денег, без вещей, почти без одежды, один в чужих неизвестных землях, далеко от дома и от учебного святилища, которое должно было стать конечной точкой его пути… Что это за княжество? И княжество ли? В Солоноводном не должно быть таких лесов, тем более у самого берега. Что, если волны вынесли его на крошечный безымянный островок, вроде тех, какие никогда не обозначались на картах? А может, он вернулся в Царство? На Перешеек? Или его занесло в Мостки?
Ним зажмурился, прогоняя страшные видения, мерещащиеся в лесном мраке, и отчаянно ломанулся сквозь подлесок, чувствуя, как силы тают с каждым шагом. Над головой выплыл бледный лик Серебряной Матери, и Ним снова обрисовал пальцами треугольник на груди, прося защиты у ночной покровительницы.
Впереди вдруг что-то зазвучало. Не шорохом листвы и не треском ломаемых веток, даже не вздохами ветра и не криками сов. Ниму показалось, что там слышатся людские голоса, и он, раздвигая ветки, двинулся на звуки.