Но не надо меня торопить.
Вспомнив о докторе Диане, возвращаюсь мысленно к разговору, который состоялся у нас несколько недель назад, во время моего индивидуального занятия. Я рассказал ей, что всегда мечтал стать актером. Подумал, что она рассмеется, но – ничего подобного.
Она только спросила, почему у меня такое желание. И я объяснил: ведь когда ты одет в другое платье, загримирован и играешь какую-то роль, то перестаешь быть самим собой. С тех пор она поощряет мои занятия актерством. Как будто от меня зависит выбор карьеры, так получается.
Она странная, эта Диана.
Но сегодня ночью, доктор, вы сможете мною гордиться.
Платье, которое я одолжил у Максин, висит на крюке, вбитом в стену. В сумеречном свете моей единственной заляпанной лампочки оно все в таинственных складках, темное, как плащ Сатаны.
Платье мне в самую пору.
Мой лазерный проигрыватель с мини-динамиками стоит рядом с постелью. Из него льется музыка – увертюра к «Летучему Голландцу». Естественно: ведь это Джонни, помните? Ночь Единственного.
Критически осматриваю проделанную работу: все в полном порядке. Мое лицо ужасно, отвратительно.
Я похож на привидение.
Есть и упущение: затерялся карандаш для бровей, я украл его у Максин в первый день нашего знакомства. Перевернул вверх дном всю комнату, но не нашел. Соображаю: карандаш мог завалиться в коробку доктора Дианы. Выволакиваю коробку на середину комнаты и переворачиваю ее.
Ничего себе коллекция! Естественно, самая большая гордость – ее книга. На ней еще сохранился библиотечный ярлычок, его давно пора вырвать. Статьи из газет, посвященные доктору Диане: библиотечный компьютер в Парадиз-Бей выдал мне довольно скудный их список. Ее визитки (откуда я и узнал, где она живет, потому что в телефонной книге ее адреса нет).
Расскажу, как они оказались у меня. У нас было групповое занятие. Мы заранее договорились, что Джесси отвлечет ее внимание, чтобы дать время Рамону обследовать сумочку доктора. А я встану так, чтобы Джулия Пейдж не видела нас в двойное зеркало. Но все вышло лучше, чем мы планировали. На улице внезапно раздался какой-то жуткий вопль, понимаете? Голая женщина стрелой мчалась по газону, двое санитаров гнались за ней. Мы все вскочили со своих мест, влезли на стулья, завопили, захлопали в ладоши. Мы поняли: из психиатрического отделения вырвалась больная. Доктор Диана побежала посмотреть, Джулия – за ней. Прекрасно. Рамон в секунду очистил сумочку…
Нам не нужны были деньги; мы не настолько глупы. Нет, мы поспорили: пользуется она противозачаточными таблетками или нет? Билли-Малыш авторитетно заявлял, что она пользуется спиралькой, он единственный из нас знал, что это такое. Не знаю, так ли это. Но, обчистив сумочку, Рамон сказал нам: «Пустышка. Ничего». Однако у него в руках осталась пачка визиток. Мы сказали ему, что он рехнулся, а он ответил, что она их никогда не хватится. Кроме того, он боялся, что она вернется и застанет его с сумочкой в руках. Итак, мы заграбастали полно ее визиток. Я свои держу в коробке, чтобы они не пачкались.
Точно: под ее визитками нахожу пропавший карандаш для бровей. Рисую им три тонкие линии на лбу. И вот я готов.
Мой верный ве́лик загораживает дверь – это баррикада на случай грабежа. Укладываю платье в переметную сумку, запираю за собой дверь. Взбираюсь на своего боевого коня и исчезаю в темноте.
К тому моменту, когда я добрался до главных ворот кладбища на Уинчестер, совсем стемнело. Привязываю ве́лик на обычном месте и исчезаю со своей сумкой в зарослях. Свежий ветерок зловеще шелестит листвой над моей головой. Помимо этого шелеста, ни один звук не нарушает тишины. Однако мое сердце бьется тревожно, исчезла свобода, которую я всегда ощущал здесь…
Иду, еле-еле передвигая ноги. Что это?
Я знаю эту местность как свои пять пальцев. Это моя территория, но сегодня ночью здесь ощущается что-то незнакомое, жуткое, оно пугает меня. Что-то прячется в кустах – там, там, там. Что-то затаилось. Очень тихо.
Продолжаю идти, прижимая к груди сумку. Хочется бежать. Но знаю, что, если побегу, не смогу потом остановиться. Что-то тихо наблюдает за мной. Я чувствую этот взгляд на своей спине. Не собака, не человек. Нечто.
И вот наступает минута, когда мне нужен фонарик: надо посмотреть, куда я иду. Одна мысль о том, чтобы зажечь свет, приводит меня в ужас.
Боюсь света.
Когда я был совсем маленьким, меня часто мучил один сон. Кромешная темень, ничего не видно. На небе – громадная белая луна. Столб света, протянувшегося между луной и землей, мерцает прямо передо мной. Его злой блеск наводил ужас. Я знал, что если коснусь этого света, то луна поглотит меня и я умру. Свет притягивал меня. И не было сил сопротивляться ему. Просыпался после этого сна всегда в лихорадке и несколько дней потом чувствовал себя разбитым. Мама ухаживала за мной. Сначала.
Он и сейчас приближается. Не могу видеть этот свет. Он там.
Пытаюсь глотнуть, горло дергается, но во рту пересохло. Листья продолжают зловеще шелестеть. Вокруг меня только черная ночь. По спине бегают мурашки, не отваживаюсь оглянуться. Пока не оглядываюсь, там ничего нет. Ужасный столб света не существует, никогда не существовал. Нужно этому верить.
Вдруг слышу шум. Пытаюсь определить его источник и характер. Несколько раз резко останавливаюсь, снова иду – и тут меня озаряет: шум, который я слышу, произвожу сам.
Включаю фонарик. Блики света пляшут, потому что дрожит моя рука. Но обстановка проясняется. Никто или ничто не преследует меня. Куча земли и могила Алисы те же, что всегда. Летний дождичек мягко касается моего лица.
Луны нет; нет и столба мерцающего белого света.
Я готов.
А он?
Николь пожелала Джонни спокойной ночи и выключила свет. Мальчик ждал. Он досчитал до ста и только потом посмотрел на часы. 9.08. Джонни устроился на постели так, чтобы можно было смотреть из окна. Соседский фонарь хорошо все освещал, но дорожка была пуста. Там не было никого.
Тобес сказал ему днем: сегодня – особенная ночь (сначала съел червяка!!!). Джонни чувствовал себя легко и спокойно. Досчитал до пятисот. Потом вылез из постели, оделся. Джонни поверил Тобесу. (Может, червяк убедил его.)
Он надел часы, просто чтобы знать время. В 9.29 он уже сидел у окна. Дорожка все еще была пуста. 9.30. Пуста. 9.31. Пуста.
Джонни посмотрел на небо: ни одной звездочки. Накрапывал дождик. Какое-то движение за домом привлекло его внимание. Но ему как-то не хотелось смотреть в ту сторону: он знал, что там находится.
Однако посмотреть нужно. Да, кто-то стоял на дорожке. Не Тобес. Женщина. Странная: красный плащ с капюшоном вроде мантии скрывал ее лицо.
Она манила его правой рукой.
Джонни помахал ей в ответ, надеясь увидеть ее лицо. Тобес говорил, что покажет Джонни дух Алисы Морни, так? Но это был не дух, это был Тобес в плаще. Так дай мне увидеть твое лицо, госпожа привидение!
Тобес не станет ждать долго. Джонни неслышно, как тень, скользнул по лестнице вниз. Майк Андерсон и Злая Ведьма отчаянно ссорились: их голоса слышны были в коридоре. Злой Ведьме не нравился этот арендованный дом, она хотела иметь собственный. Этот – слишком большой, слишком неудобный, расположен слишком близко к кладбищу. Она опасалась влияния, которое эта близость могла оказать на мальчика: ха!
Пока Джонни шел по коридору к кухне, он услышал, как Майк заявил, что ему нравится этот дом. А Джонни пора уже повзрослеть.
Почему-то мальчика уже больше не пугала необходимость войти в темноту.
Он открыл дверь кухни. Полоса темноты отделяла его от соседского фонаря. Он вступил в нее, смело пошел вперед. Дошел до калитки. И… не увидел никого!
Джонни во все стороны вертел головой, но ничего не видел. Дождь разошелся не на шутку. Порывы ветра раскачивали ветви над его головой, осыпая его градом капель. Холодные струи попадали за воротник.
«Эх, – подумал он, – вернусь-ка я домой! Все это смешно. Это только напуганные до смерти ребята валятся на землю, выпучив глаза, и у них душа уходит в пятки».