– Тобес, ты помнишь мистера Бейкера, который преподавал английскую литературу в средней школе? Я только что побывала у него.
– Вот как? – Любопытный феномен: я заикаюсь. Очевидно, где-то поблизости происходит землетрясение. Мое жилище колеблется, его ждет неминуемое разрушение.
– Он рассказал мне о Джоэле Хагене и о том, что с тобой случилось. А потом поехала навестить твоего отца. Он теперь в каком-то религиозном братстве. В Нью-Йорке.
Железный обруч сдавливает мою грудную клетку. Я задыхаюсь… Привалившись к стене, бьюсь об нее головой.
Глупо, конечно, но остановиться не могу. Она останавливает меня. Сжимает в объятиях и крепко держит – крепче, чем железный обруч, что сдавливает мою грудь.
– Тобес, Тобес, в чем дело? Успокойся.
– Ты… сука, – прохрипел я. Звуки с трудом прорываются сквозь мои стиснутые зубы. – Ты сука, ты не имела права. – Из носа что-то течет. Вытираю его. Гляжу на руку. На ней теплые темно-красные пятна. Кровь. Кровотечение из носа. Она протягивает мне свой носовой платок. Платок с тем удивительным цветочным запахом. С весенним запахом. В считанные секунды платок пропитывается кровью. Он весь в кровавых пятнах, уже не отстираешь.
– Тобес! – кричит она, встряхивая меня. – Прекрати!
Стою в углу. Меня всего трясет. Стараюсь не встречаться с ней взглядом. Теперь абсолютно уверен, что на ее стороне темные силы. Мне понятен ее дьявольский план. План убийства…
Она делает шаг в мою сторону, и я, съежившись в углу, скрестив руки, закрываю лицо. Тупица! Неужели я вообразил, что знак креста заставит ее исчезнуть?! Однако она отступает на шаг. Просит:
– Расскажи мне о том, о чем всегда говорил под гипнозом. Расскажите мне о том звере, который укрылся за стенами монастыря.
Молча смотрю на нее. Ничего не понимаю. Будто эта фантастическая женщина начала изъясняться на суахили.
– Расскажи мне о мягком дерьме, Тобес. Ты ведь давно уже хотел рассказать мне об этом. Теперь пора.
Речь эту я заготовил заранее – ясную, сжатую, точную.
– О чем вы? Не понимаю… Будьте добры, оставьте меня одного.
Пусть эта заготовка так и останется в моей голове. Мои зубы, еще секунду назад крепко стиснутые, клацают. Слышу глухой удар, мне больно: соскальзываю по стене на пол и сижу на корточках в своем углу; мои руки, сложенные крест-накрест, поднимаются над головой, затем обхватывают затылок.
Знаю, что рано или поздно мы должны были подойти к этому… Я выкрикивал эти слова во время сеансов гипноза, выкрикивал по многу раз, поэтому понимал, что когда-нибудь придется объяснить… Но не сейчас. Только не сейчас.
Проходит много времени, наверное. Не знаю сколько. Медленно опускаю руки. Поднимаю на нее глаза. Лицо у Дианы ласковое, доброе. В ее удивительных раскосых глазах – сочувствие и любовь. Отворачиваюсь к стене. И неторопливо, бесстрастным голосом начинаю рассказывать – сам не знаю зачем.
Мне было тринадцать.
Мы с отцом жили в трейлере, на окраине Аркада.
Я делал за него всю работу, он пропивал все деньги.
Однажды ночью он вернулся домой пьяным. Я оставил ему поесть. На плитке. И он поел. Ночь была ужасно холодная. Декабрь. Рождественские праздники.
Отец забрался в постель. У нас была комната – секция трейлера, отгороженная занавеской от всего остального. Две постели – одна напротив другой, у стен. Я пробормотал «спокойной ночи, папа», надеясь, что он не станет меня бить. Он и не бил. Вылез из постели. В темноте я не мог разобрать, что он делает. Слышал шум, как будто он одевался. Или раздевался. Потом он подошел к моей постели. Лег рядом и крепко обнял меня. Сначала я подумал, что ему холодно. Я тоже замерз, мне было даже приятно ощущать рядом с собой тепло другого человека, хотя от него разило спиртным и табаком. И воняло давно не мытым телом. Все равно было приятно. Он прижал меня к себе. Начал гладить меня. Его рука тянулась к моему члену, потом к моему заду. Я стал сопротивляться. Он был сильнее. Улегся на меня, придавив к постели, так что я едва дышал. Я брыкался. Бесполезно. Он не сразу преодолел мое сопротивление, но своего добился. Овладел мною. А потом сказал (вот что я рассказываю доктору Диане Цзян):
– Сын, у тебя в заднице такое мягкое дерьмо…
Так сказал мой отец, когда изнасиловал меня в первый раз. А теперь примерьте все это на себе. Представьте, что это ваш отец делает такое с вами. Знаете, как фотографы используют фигуры с дырками вместо лиц, которые расставляют на пляже? Вы вставляете в дырку свою рожу и становитесь Ронни Рейганом или Барбарой Буш. Затем – щелк! Вас фотографируют. Вставьте лицо своего отца в такую вот педерастическую дыру, потом ложитесь на живот и закройте глаза. А потом попытайтесь заснуть, если удастся.
Поздним вечером Эд разыскал ее в библиотеке.
Он шагал энергично и размашисто, и туфли его поскрипывали при каждом шаге. Но Диана так устала, что не заметила его появления, пока он не подошел к ней совсем близко.
– Привет, – сказал Эд, усаживаясь на стул напротив нее.
Она оторвала от книги утомленные глаза:
– Привет.
– Чем занимаешься? – спросил он.
Диана указала на лежавшую перед ней стопку книг:
– Вагнер.
– Кто-кто?
– Это своего рода ключ. Не знаю, правда, к чему именно. Послушай, мне хотелось бы показать тебе кое-что… – Эд, поднявшись, обошел вокруг стола и склонился над ее плечом, глядя в раскрытую перед ней книгу. – Помнишь, как мы с тобой ездили к Харли? Мы тогда выясняли, что существует некий герой по имени Бесто.
– Который оказался Тобесом.
– Верно. Так вот… Вагнер написал оперу «Тристан и Изольда». В основу положены старинные легенды, в одной из которых герой, то есть Тристан, меняет свой облик и называет себя Тантристом. Понимаешь?
– Тантрист… Он переставляет слоги, так?
– Верно. И если ты проделаешь ту же операцию с Бесто…
– Ты получишь Тобес. Вот только что это тебе дает?
Диана вздохнула:
– Не знаю. Плохо, что я не знаю его любимую оперу. А он не хочет говорить… Если бы «Тангейзер»… Там рассказывается о герое, который, встретив своего соперника, целует его в губы. Или «Парсифаль». Вот послушай этот отрывок из набросков Вагнера. «Эльза, глубоко взволнованная, описывает в экстатических выражениях счастье, которое испытала благодаря ему; говорит, что хотела бы умереть от благодарности, от чувства безграничной любви». Такой же накал страстей порой ощущается в отношениях Тобеса к Джонни. И есть еще герой по имени Телрамунд. Он поет: «Так проникает зло в тот дом!» Так и Тобес, получив работу у Андерсонов, проникает в их дом. И еще «Тристан». О Боже, его я боюсь больше всего! Ведь эта опера о том, как губят любимого человека, и о связи с ним в потустороннем мире. А «Кольцо Нибелунгов»? Здесь мотивы огня. Тобес обожает огонь; любит разводить костры, устраивать пожары…
Диана умолкла, вконец измученная. Потом вновь заговорила:
– Так что же мне искать? – Она порылась в своих записях. – Взгляни… После того, как Вагнер закончил «Летучего Голландца», он написал на партитуре: «In Nacht und Elend» – «В ночь и несчастье». Господи, я понимаю, что он чувствовал. – Она уронила голову на руки. – Я должна разобраться во всем этом. Поверь мне, Эд, Тобес опасен, очень опасен.
– Знаю. Я пришел сказать тебе, что в программе, выдающей личностные характеристики, произошел поворот на сто восемьдесят градусов. Компьютер выдал следующее заключение: убийцей мог быть Тобес. Такой крутой поворот произошел из-за истории с привидением.
– Но Джонни отрицал, что Тобес играл роль привидения!
– По мнению специалистов из ФБР, мальчик выгораживает Тобеса, что удваивает фактор риска. Дэниел Кросгроу поднял волну. Меня послал Саймс. Он хочет заключить мир.
– О Господи. – На глаза ей навернулись слезы. – Но… послушай, – проговорила она, пытаясь взять себя в руки. – Мне теперь известно намного больше, чем я знала прежде.