Усталости как не бывало.
Элай вскочил с ложа и выхватил из ножен кинжал. Стараясь ступать бесшумно, он направился к двери. Притаившись за складчатой портьерой из тяжелого шелка, отделяющей опочивальню от гостиной, куда вела входная дверь, Элай прислушался. Вроде бы, тихие шлепки человеческих шагов. Или показалось?
Внезапно две холодные руки опустились сзади на его жилистые плечи. «Значит, их двое?» – промелькнуло в голове у Элая. Он несмело обернулся, предпринимая вялую попытку высвободиться.
– Тс-с, – сказала Хармана, со значением приложив палец к губам.
– Мы не одни здесь, моя госпожа! – прошептал Элай. – Только что я слышал шаги…
– Мы одни в целом мире, глупыш. Здесь нет никого. Только я и ты, – вкрадчиво сказала Хармана и ее уста надолго соединились с устами Элая.
Шнуровка, стягивающая лиф платья Хозяйки Гамелинов, расшитого черными лебедями, многообещающе затрещала под напором страстных ласк ошпаренного неожиданным счастьем Элая.
Первобытное, всеиспепеляющее желание, ливнем обрушившееся на него, лишило Элая остатков самообладания и хороших манер. К Хуммеру в пасть эти манеры вместе с мамой, папой, Ийен и Герфегестом! Он возьмет ее, не раздумывая и не медля. Думать, по мнению Элая, в подобных ситуациях было незачем.
«Ийен не солгала», – одними губами произнес Элай, когда его тело и тело Хозяйки Гамелинов стали одним.
Да, небожительница из бронзового зеркала принадлежала ему теперь, как принадлежала бы распутная простушка из придорожного трактира. Но только…"Но только уста Харманы – пряные и горячие. А уста шлюх холодны и имеют вкус старости", – подумал Элай.
Он все же потушил масляный светильник. Теперь трусить было поздно. Неизведанные, чуждые женщинам Сармонтазары ласки госпожи Харманы были такими обжигающими, а наслаждение, что забирало его волнами, было таким острым, что он понял: за меру колдовского экстаза, каким отзывалось его существо на любовь Хозяйки Гамелинов, ему придется заплатить всем, что он имеет. Ибо наставник учил его: «Ничего не дается нам даром.»
Пройдет меньше года и Элай сполна оплатит Алустралу каждый миг своего наслаждения.
ГЛАВА 4
ИГРИЩА АЛЬБАТРОСОВ
1
– Что может быть глупее ристалищ под небом Синего Алустрала? – проворковала Син, шаловливо прикоснувшись кончиком языка к мочке уха Тай-Кевра.
– Глупее ристалищ под небом Синего Алустрала могут быть только другие обычаи Гамелинов, – мрачно отозвался Тай-Кевр.
Глава Дома Пелнов по-хозяйски положил руку на талию Син и нахмурился. Ему нравилось общество Син, но даже она была не в силах унять его тревогу.
Тай-Кевр и Син стояли на мостике флагмана Дома Пелнов, месяц назад переименованного из «Грозы Западного моря» в «Память Лорнуома».
«Память Лорнуома» – зловещее имя. Назвать корабль так – это все равно что назвать его «Смерть Гамелинам».
Впрочем, на такую мелочь как переименование чужого корабля, на Игрищах Альбатросов, где никто не страдает от недостатка впечатлений, едва ли кто-нибудь обратит внимание. Тем более что и новое, и старое названия были выполнены тайнописью Дома Пелнов. Лишь Сильнейшие Пелнов знали, что означают эти загадочные символы.
Тай-Кевр был поглощен созерцанием прозрачных предутренних далей, в интригующей глубине которых таились Игольчатая Башня и наг-нараонская крепость, Герфегест и Хармана, файеланты Гамелинов и суда прочих Домов. Будущее.
«Память Лорнуома» и еще два файеланта Пелнов приближались к столице Гамелинов строго с юга. А на сто лиг юго-восточнее, по-воровски прижимаясь к безлюдному Поясу Усопших, сообразуясь с показаниями магических Перстов Севера и точнейшими расчетами искусных кормчих, на исходные позиции выдвигался боевой флот Пелнов в полном составе. Через четыре часа ему предстоял поворот строго на запад. Потом – еще два часа хода и остановка. Об этом не знал и не должен был знать никто. Такова была воля Тай-Кевра. Таков был совет Син, всеведущей Син.
Тай-Кевр не хотел сознаваться себе в том, что эта странная дива, исчадие Пояса Усопших, за последние ночи измотала его почище, чем смогли бы это сделать десять самых разнузданных портовых шлюх Рема Великолепного, посаженных на голодный паек целомудрия, а затем выпущенных на волю под залог образцового поведения. И только в эту ночь Син сама отказалась от продолжения любовных утех. «Не всякому воину полезно делать любовь перед сражением», – объяснила она.
Син. Он до сих пор не решил, что подарит ей – жизнь или смерть.
Подарить Син смерть было гораздо проще. Когда она надоест ему, а это, судя по всему, случится очень и очень скоро, ему нужно будет лишь послать за палачом. С жизнью было сложнее. Если он подарит ей жизнь, то, пожалуй, уже послезавтра будет кончать кровью.