Российские чиновники считали, что более масштабное военное вмешательство в Украине нанесет сокрушительный удар по однополярному мировому порядку во главе с США, вызовет лишь мягкие западные санкции и укрепит статус России в коллективном не-Западе. Заявление Рогозина от 18 марта о том, что аннексия Крыма привела к "смерти однополярного порядка", подчеркивает ревизионистские намерения российской агрессии в Украине. Желание России перекроить существующий международный порядок не было продиктовано продвижением четкого набора правовых принципов59 .59 Напротив, оно было продиктовано желанием России добиться уважения со стороны западных держав. Сергей Караганов утверждает, что после окончания холодной войны "интересы и возражения России демонстративно игнорировались", а поскольку Россия не воспринимала себя как побежденную державу, развился "веймарский синдром".60 Российские чиновники рассматривали синтез дипломатии и жесткой силы в Украине как короткий путь к желаемому уважению со стороны Запада. Предложенное Лавровым решение украинского кризиса носило ярко выраженный многополярный и основанный на консенсусе характер. 30 марта Лавров призвал Россию, США и ЕС совместно создать группу поддержки, которая убедила бы постмайданные власти Украины вести национальный диалог и исключить "вооруженных радикалов" из политического процесса .61 Хотя план Лаврова никогда серьезно не обсуждался, Россия считала, что увеличение территориальных завоеваний заставит Запад признать место Украины в его сфере влияния и согласиться на мирное урегулирование на условиях Москвы. Дмитрий Суслов, профессор московской Высшей школы экономики, утверждает, что в 2014 году Россия увидела, что ее сила по отношению к Западу достигла своего среднесрочного апогея, и пришла к выводу, что это подходящее время для укрепления своей силы с помощью жесткой силы62.62
Несмотря на открытый характер вызова России международному порядку, основанному на правилах, она не ожидала введения широкомасштабных санкций. Быстрое введение США санкций по "закону Магнитского" в отношении российских нарушителей прав человека в декабре 2012 года, которое произошло одновременно с отменой санкций по поправке Джексона-Вэника 1974 года, создало в Москве впечатление, что санкции неизбежны независимо от действий России.63 В российском экспертном сообществе по внешней политике широко распространено мнение, что Германия заблокирует масштабные санкции в масштабах ЕС и что такие страны-члены ЕС, как Италия и Франция, могут быть отстранены от западного консенсуса по изоляции России.64 Бесстрастная реакция России на санкции, связанные с Крымом, отражает отсутствие беспокойства. 18 марта Рогозин напыщенно заявил: "Вчерашняя первая волна санкций - это, по большому счету, шутка. Я думаю, что реальные санкции не будут объявлены" и пробурчал, что "санкции, которые были введены против нас, - это что-то вроде детского сада", поскольку они направлены против лиц, не имеющих американских активов65 .65 Опираясь на предыдущее предупреждение Путина о том, что взаимосвязанность мировой экономики приведет к тому, что санкции нанесут взаимный ущерб,66 российские СМИ уделили большое внимание их потенциальному удару по Европе. Когда Франция рассматривала возможность расторжения контракта с Россией на поставку вертолетоносцев класса "Мистраль", председатель комитета по обороне Государственной Думы Владимир Комоедов предсказал выигрыш для российской судостроительной промышленности, отметил превосходство российских военно-морских технологий над французскими "консервными банками" и заявил, что "если французы откажутся, это будет хорошо для России".67
Несмотря на ограниченную открытую международную поддержку аннексии Крыма, Россия рассматривала дальнейшую агрессию в Украине как возможность переориентировать свою внешнюю политику на Глобальный Юг. Эта перекалибровка ускорит тенденции, начавшиеся во время пребывания Евгения Примакова на посту министра иностранных дел с 1996 по 1998 год, когда Россия повысила стратегическую важность отношений с Китаем и Индией, укрепила отношения с антизападными режимами и восстановила геополитический след Москвы на Ближнем Востоке, в Африке и Латинской Америке. Растущее значение незападных векторов российской внешней политики стало очевидным из заявлений Кремля в марте 2014 года. Ссылаясь на прецедент полувекового эмбарго Кубы, глава "Роснефти" Игорь Сечин заявил, что российские компании могут с легкостью перенести свою деятельность на Глобальный Юг, поскольку "Европа и Америка больше не являются хозяевами" мировой экономики68 .68 Путин похвалил Китай за восприятие ситуации в Крыму "во всей ее исторической и геополитической целостности" и высоко оценил "сдержанность и объективность" Индии.69 Заявления Шойгу о том, что Россия пытается построить базы во Вьетнаме, на Кубе, в Венесуэле, Никарагуа, на Сейшельских островах, в Сингапуре, Алжире и на Кипре, были чрезмерно оптимистичными, но подчеркивали амбиции Москвы в отношении более экспансивной политики безопасности на Глобальном Юге.70 Эти заявления предвещали широкий спектр новых российских торговых сделок, которые особенно ярко проявились в энергетическом, горнодобывающем и оборонном секторах, а также все более настойчивую поддержку Россией авторитарных режимов и миссий по борьбе с повстанцами на Глобальном Юге.