входила раздача с 10 часов утра всем желающим царских подарков,
заготовленных в количестве 400 тысяч штук (завернутый в цветной
платок гостинец состоял из полфунта колбасы, сайки, конфет, орехов,
пряника, эмалированной кружки с царским вензелем и позолотой); в 11
— 12 часов должны были начаться музыкальные и театрализованные
представления; в 14 часов ожидался “высочайший выход” на
балкон императорского павильона. И предполагаемые подарки,
и невиданные театральные зрелища из “Руслана и Людмилы”,
“Конька-Горбунка”, “Ермака Тимофеевича” и цирковой программы
дрессированных животных Дурова, а также желание увидеть своими
глазами “живого императора” и возможность, может быть, раз в жизни
поучаствовать в подобном действии, заставили огромные людские
массы направиться сюда еще задолго до начала.
В своих воспоминаниях, мастеровой Василий Краснов, так
объяснил свои мотивы присутствия в тот день на Ходынском поле:
“Ждать утра, чтобы идти к десяти часам, когда назначалась раздача
гостинцев и кружек “на память», мне казалось просто глупым. Столько
народу, что ничего не останется, когда я приду завтра. А до другой
коронации еще доживу ли я?.. Остаться же без “памяти’’ от такого
торжества мне, коренному москвичу, казалось зазорным: что я за
46
обсевок в поле? Кружки, говорят, очень красивые и “вечные’’... Тогда
еще эмалированная посуда была в диковинку”.
История Ходынской трагедии достаточно описана как в
исторической литературе, так и беллетристике. Потому просто
приведем всего лишь несколько свидетельств очевидцев.
Те, кто пережил тот день, впоследствии вспоминали “кровавую
субботу” как самое страшное потрясение своей жизни. “Погода
стояла тогда превосходная, - писал впоследствии П. Шостаковский,
- и предусмотрительный московский люд... решил провести ночь на
Ходынском поле, на свежем воздухе, чтобы на месте быть к самому
началу гулянья... Ночь, как на беду, была безлунная, и Ходынское
поле погрузилось в полную темноту. Люди все прибывали и, не видя
перед собой дороги, спотыкались, падали в овраги... Все более
плотной становилась необозримая толпа. Народ все прибывал и
прибывал. Не менее полумиллиона людей скопилось к утру между
городской границей и стеной из 100 буфетов. Горсточка полицейских
и казаков, отправленных на Ходынское поле „для поддержания
порядка», почувствовала, что положение становится угрожающим
и что ей не справиться с этой стихией... Утро выдалось тихим, ни
ветерка. Притока свежего воздуха над спрессованной толпой не
было. Дышать становилось все труднее. Пот заливал синевато-
бледные лица, и они казались заплаканными”.
Известный репортер, корреспондент газеты “Русские
ведомости”
В. А. Гиляровский, единственный из двухсот отечественных и
зарубежных журналистов, освещавших коронационные торжества,
кому довелось провести ночь на Ходынском поле, вспоминал:
“Толкотня, давка, вой. Почти невозможно было держаться против
толпы. А там впереди, около будок, по ту сторону рва, вой ужаса: к
глиняной вертикальной стене обрыва, выше роста человека, прижали
тех, кто первый устремился к будкам. Прижали, а толпа сзади все
плотнее и плотнее набивала ров, который образовал сплошную,
спрессованную массу воющих людей. Кое-где выталкивали наверх
детей, и они ползли по головам и плечам народа на простор.
Остальные были неподвижны: колыхались все вместе, отдельных
движений нет. Иного вдруг поднимет толпой, плечи видно, значит,
ноги его на весу, не чуют земли… Вот она, смерть неминучая!”
Шеф жандармов и свитский генерал В.Ф. Джунковский
писал в своих записках: “Над этой почти миллионной толпой стоял
от людских испарений пар, похожий на болотный туман. Этот туман
скрывал толпу во рве. Дышать было нечем. Около 6 часов утра стали
47
Жертвы Ходынской катастрофы
раздаваться крики о помощи. Толпа заволновалась и стала требовать
раздачи угощений. В 2-3 буфетах начали раздавать. Раздались крики:
«Раздают», и это было как бы сигналом к началу несчастья. Море
голов заколыхалось. Раздирающие стоны и вопли огласили воздух.
Толпа сзади наперла на стоявших во рву, некоторые взбирались на
плечи и по головам шли вперед, происходило что-то невообразимое,
артельщики растерялись, стали бросать кружки и узелки в толпу.
Не прошло и 10 минут, как буфеты были снесены, и вся эта
масса, как бы пришедшая в себя, отхлынула назад, с ужасом увидала
ров, наполненный и мертвыми, и изуродованными. Прибыли власти,
началась ужасная работа - отделение живых от мертвых. Умерших
обнаружено было 1 282 человека, раненых более 500; покойников
увозили в течение почти всего дня на Ваганьково кладбище, где их
приводили в известность, несчастных раненых отвезли в больницы и
приемные покои.”
Печально известный по русско-японской войне Куропаткин
А.Н. также вспоминал, что “в 12 часов пополудни, по дороге к
Ходынскому полю, встречались возы с убитыми, которых по глупому
чьему-то распоряжению развозили днем по всем частям Москвы.
Многие, ехавшие на праздник, в том числе, как говорили, государь,
встретили эти возы. На празднике стали получаться всё более и более
печальные вести. Обручев сказал мне, что убитых 1100 человек.
Другие говорили — до 3000 человек. Тем не менее все собрались и
48
заняли нарядные эстрады. Съехались высочайшие особы. Прибыл
государь с государыней, хор в 1000 человек (другие говорили в 2000
человек) с Сафоновым грянул “Боже, царя храни”.
Только по официальной статистике, в этом «прискорбном
событии”, как именовалась Ходынка в опубликованном вечером
лаконичном сообщении властей, пострадало 2690 человек, из
которых 1389 погибли. Точное же число получивших разного рода
увечья, ушибы и травмы вряд ли поддается учету. Во всяком случае,
как впоследствии отмечалось в литературе, еще долго в окрестностях
Москвы находили трупы в беспамятстве бежавших оттуда людей.
С.Ю. Витте впоследствии вспоминал: “Меня мучил прежде
всего вопрос: как же поступят со всеми искалеченными людьми,
как поступят со всеми этими трупами убитых людей, успеют ли
поразвозить по больницам тех, которые еще не умерли, а трупы
свезти в какое-нибудь такое место, где бы они не находились на
виду у всего остального веселящегося народа, государя, всех его
иностранных гостей и всей тысячной свиты. Затем у меня являлся
вопрос: не последует ли приказ государя, чтобы это веселое
торжество по случаю происшедшего несчастия обратить в торжество
печальное и вместо слушания песен и концертов выслушать на поле
торжественное богослужение?”
Вероятно, что и перед царем вставали в тот день те же самые
вопросы, однако ни воспоминания других лиц, ни его собственные
записи не раскрывают в полной мере его душевных переживаний.
Обратимся к его дневнику: “До сих пор все шло, слава Богу, как
по маслу, а сегодня случился великий грех. Толпа, ночевавшая на
Ходынском поле, в ожидании начала раздачи обеда и кружки, наперла
на постройки и тут произошла страшная давка, причем, ужасно
прибавить, потоптано около 1300 человек!! Я об этом узнал в 10 1/2 ч.
перед докладом Ванновского; отвратительное впечатление осталось
от этого известия. В 12 1/2 завтракали и затем Аликс и я отправились
на Ходынку на присутствование при этом печальном “народном
празднике”. Собственно, там ничего не было; смотрели из павильона