Олигархи первой — семейной — волны, посрамлённые и униженные Путиным, отстранённые от власти, травмированные примерами Березовского и Ходорковского, брали реванш. Восстание Болотной было олигархическим реваншем, который обрёл черты «оранжевой» революции. Болотная площадь с её флэш-мобами, неуклонным наращиванием человеческой массы, с её использованием предвыборной ситуации, с её лозунгами о нечестных выборах, с её риторикой о правах человека, была типичным классическим проявлением «оранжевой» революции, учебники которой написаны в западных политологических центрах и реализованы на всех континентах. «Революция толпы» в Сербии, в Грузии, Украине, кровавая революция в Киргизии, Арабская весна — всё это были национально окрашенные варианты «оранжевой» революции. Той самой, которая впервые была осуществлена в Советском Союзе, в девяносто первом году.
Срез Путина, а вместе с ним срез путинского централизма, всех централизованных усилий, направленных на возведение государства, — вот в чём цель олигархического реванша, а также стратегия Болотной, за которой стояли модераторы из военно-политических центров Америки и Европы.
Отрока, в образе которого явило себя молодое государство Российское, надлежало убить, пока он не превратился в могучего многомудрого мужа. Болотная, наращивая свою массу, взвинчивая свои требования, угрожала Путину смертью, травмируя его психику и парализуя волю, готова была идти на Кремль и сбрасывать ненавистного лидера с колокольни Ивана Великого.
Технологиям Болотной площади Путин противопоставил технологию Поклонной горы. Эта технология сводилась к тому, чтобы открыть народу весь предстоящий кошмар. Когда усилиями болотных бунтарей будет срезано государство Российское, вновь в стране воцарится хаос, кровавое месиво, как всегда, когда разрушалось слабое государство, будь то московская Смута шестнадцатого века, или Февральская революция в начале двадцатого, или кошмар девяносто первого года. Народ, повинуясь глубинным инстинктам самосохранения, на этот раз не искусился посулами смутьянов и пришёл на Поклонную гору своей трёхсоттысячной мощью. Бушевала Болотная, ревела Поклонная, и это был рёв духовной битвы. И вновь в метаисторическом небе слетелись две яростные птицы: ясный сокол русской истории и её чёрный ворон. И битва двух мистических птиц, двух исторических вариантов отзывалась на земле грохотом мегафонов, стуком полицейских щитов, чёрными лавами людских потоков, заливавших московские улицы.
Победила Поклонная. И снова яростный сокол расклевал в небесах чёрную птицу. Русло истории не утонуло в зыбком болоте, оно скатилось с Поклонной горы и устремилось вдаль. Стальная дивизия Путина прошла через болото. Вышла на твёрдую землю и рванулась вперёд.
С Болотной площадью поступили тоньше, чем китайцы поступили с площадью Тяньаньмэнь. Одних лидеров Болотной, переступивших черту закона, арестовали. Других перессорили между собой. Третьих скупили. Четвёртым, склонившим повинные выи, дали мелкие должности в иерархии государственной власти.
Овцы Болотной площади послушно отправились в стойло, хотя среди них затесалась злобная овечка Долли, синтезированная в западных лабораториях, у которой нет-нет, да и вспыхнут глаза золотым волчьим блеском.
Путин, президент, победивший на выборах, промчался по весенней Москве сквозь Триумфальную арку мимо сверкающих фонтанов и пламенеющих клумб. И когда в Кремлёвском дворце он присягал на Конституции, из высокого окна упал на него тончайший аметистовый луч, словно это был перст Божий, указующий ему путь. Четырёхлетняя дремотная пауза не прошла для Путина даром. Он сформулировал и перед выборами обнародовал концепцию русской цивилизации, что вырывала Россию из навязанной в девяносто первом году западной модели. А также заявил, что национальное государство Ельцина провалилось. Чеченские войны, парад суверенитетов, разгул сепаратизма в национальных республиках убедили Путина в несостоятельности ельцинской концепции национального государства. А если нынешняя Россия — не национальное государство, то она по-прежнему империя, оскоплённая, потерявшая великие пространства, отторгнувшая от себя народы, но всё же империя. Со всей присущей империи сложностью, со всей её симфонической красотой и мессианской евразийской задачей.