Некоторые экономисты писали, что нефтяное и газовое процветание может составлять только половину российского национального дохода в эру Путина. Это тоже верно, но нефтяной и газовый доход был решающим, он в значительной степени нес ответственность за рост экономики вообще, за различные социальные и политические схемы, инициированные правительством Путина, из чего извлекло выгоду население, и, не в последнюю очередь, за внешнюю и военную политику Путина в 2014–2015 годах. В настоящее время выбор следующего лидера или группы руководства, вероятно, окажется трудным, потому что никакого Политбюро больше нет.
Кажется очевидным предсказать, что преемник Путина будет проводить ту же самую или подобную политику, как внутри страны, так и за границей. Маловероятно, что он будет более умеренным. Но никаких несомненных фактов здесь не существует. Многое зависит от ситуации, которая будет преобладать в это время в России и за ее пределами. Многое может зависеть от силы или слабости преемника, наличия (или отсутствия) конкурента (или конкурентов). Возможно, будет борьба за власть нескольких кандидатов.
Чтобы развивать дискуссию в соответствии с этими линиями, необходимо тщательно изучить знакомую почву, резюмировать (или попытаться интерпретировать) события, которые произошли, начиная с падения Советского Союза: взлет Михаила Горбачева и других отцов гласности и перестройки, эру Бориса Ельцина и Путина.
Более двадцати лет назад, в исследовании крайне правых в России («Черная сотня»), я попытался, как я выразился в то время, «сделать различие между понятной обеспокоенностью русского патриотизма и патологическими фантазиями крайне правых». Я также сказал, что в нынешнем опасном положении России «правые твердо придерживаются своей веры, что время работает на нас, и что их амбиция — восстановить позицию России как мировой сверхдержавы». Кроме того, «крайне правые будут играть важную роль в ближайшие годы». Я несколько раз упоминал Пушкина, но фамилия Путина не появилась в этой книге. Собственно, он не упоминался ни в одной книге, известной мне тогда. С другой стороны, я в ней достаточно подробно занялся Александром Дугиным — его имя в то время еще не было известно всем и каждому. Но есть истинный искренний патриотизм и «квасной» патриотизм, который отвергали и высмеивали как пустой и бессмысленный ведущие российские мыслители девятнадцатого века, такие как Белинский.
Что я понимал под фразой «понятная обеспокоенность России»? Как раз это: попытку возвратить, по крайней мере, часть из того, что было потеряно. Я не особо горжусь этим подвигом пророчества. Но мне даже теперь трудно понять оптимизм многих относительно перспектив демократии и свободы в России. Наиболее вероятно это было принятием желаемого за действительное, удовлетворением от того, что Холодная война, наконец, закончилась, и мы могли посвятить наше время, энергию и ресурсы действительно важным задачам, стоящим перед нами дома. Учитывая историю России, какие основания были для такого оптимизма?
Казалось очевидным, что Россия попытается возвратить свой статус мировой державы, как только возникнут условия, позволяющие ей сделать это. В конце концов, Германия была побеждена в Первой мировой войне и должна была страдать от последствий этого поражения, но все же уже через пятнадцать лет она вернулась как ведущая держава. Такие возвращения неоднократно происходили в истории, и с большой вероятностью они будут происходить и в будущем снова и снова.
Казалось так же очевидным, что общая тенденция поиска русскими новой доктрины и миссии привела бы к правому авторитаризму, хотя я должен сознаться, что я не предполагал, что это зайдет так далеко и произойдет так быстро. Поясню эту мысль: Россия в настоящее время — диктатура с большой народной поддержкой, но я не думаю, что заклинания о фашизме здесь могут быть очень полезны. И при этом я не думаю, что Россия, вероятно, достигнет этой стадии в ближайшем будущем. Сравнения с «клерикальными» фашистскими режимами в Европе 1930-х годов, с Испанией Франсиско Франко, или с некоторыми диктатурами в развивающихся странах после Второй мировой войны кажутся более подходящими.