Майский Глеб Иванович
Путник 2 Страж Тропы.
Со стороны болота наползал зеленоватый туман. Фаргид знал, что вслед за этой дымкой придут горгоны, а значит — следует найти хорошее укрытие. Он с сожалением спрыгнул с ветви корявого толстого дерева, где провёл в засаде много времени, но добычи так и не дождался. Уже второй день ему не удавалось нормально поесть: маленькая тиалка, пойманная вчера, для большого сильного мужчины — это не еда. Фаргид побежал в сторону скал, там рос огромный ард, в дупле которого он устроил себе жильё. С ардом беглец имел хорошие отношения, умное дерево ценило то, что он регулярно чистил дупло от древоточцев, не пытался расширить жильё, подкармливал корни вкусной мочой и остатками собственной трапезы, поэтому в случае надобности надёжно прятало постояльца, закрывая дупло крепкой корой.
Фаргид вскарабкался на развилку арда и нырнул в дупло, которое немедленно затянулось корой — дерево чувствовало, что постояльцу нужна защита. Человек растянулся на дне убежища: раз пришёл зелёный туман — пять-шесть часов отсюда даже нос нельзя показывать. Ард сам разбудит постояльца и сообщит о том, что опасность миновала. Как он это делает — непонятно, но Фаргид после таких пробуждений точно знал, что может безбоязненно покинуть убежище. Человек уснул и в который раз увидел сон, повторявшийся много раз…
Тревожная дробь барабанов уже несколько часов заполняет окрестности стойбища эргайлов — одного из диких племён Тропы, гоня мелкую живность прочь, заставляя хищников недобро щериться в сторону неспокойных соседей. Посреди деревни, состоящей из хижин, выстроенных из колючих жердей хиала, на площадке для собраний разожжён огромный костёр. Рядом, в жилище шамана, на полу лежит связанный человек. Полог хижины открылся и внутрь зашёл вождь племени — Орниз.
— Я приказал шаману сплести заклятье боли, поэтому свою смерть ты будешь помнить и на полях Агоды. Даже тамошние демоны не смогут причинить тебе столько страданий, как заклинание нашего шамана Эглоя! Тело твоё будет сожжено на костре, а не предано Тропе, как принято у эргайлов, потому ты никогда не сможешь покинуть ужасные поля Агоды и перенестись в благословенные леса Тохарда!
Фаргид — а это был именно он, с ненавистью посмотрел в лицо вождя.
— Я не боюсь заклятья боли, Орниз, ты это знаешь. Лучшие воины эргайлов умеют противостоять боли. А я — лучший из лучших! Лучше тебя! Ты не заслуживаешь звания вождя эргайлов — это место должен занять я. Потому ты и оболгал меня перед племенем, будто это я убил Астрада. На самом деле это сделал ты, мне рассказала Глэда — она всё видела!
Лицо Орниза потемнело, он резко отдёрнул полог и вышел. Фаргид злорадно улыбнулся: на самом деле, об убийстве Астрада вождём ему рассказал Вартан. Глэда же наоборот — всячески старалась навредить Фаргиду, мстя за то, что он отверг её. Даже на собрании племени она подтвердила ложь Орниза о том, что Фаргид якобы убил Астрада, брата вождя. Теперь она будет наказана за свою ложь — Орниз не оставит её в живых, как свидетеля собственного преступления.
Вошли несколько воинов. Они подхватили связанного Фаргида и вынесли на площадку перед костром. Барабаны смолкли. К пленнику подошёл шаман, раскинул над ним руки и тихо завыл. Временами в это вытьё вплетались странные слова, тон голоса то уходил вверх, то резко падал вниз, пожалуй, человек даже не способен издавать настолько низкие утробные звуки. Но шаман в глазах соплеменников и не был человеком, потому и мог то, что простому смертному не дано.
В теле пленника начала зарождаться боль. Она вначале слабо пульсировала, переливаясь из одного органа в другой, подчиняясь голосу шамана, затем, постепенно усиливаясь, накатила тяжёлыми волнами, накрывая всё существо истязаемого и, наконец, стала ровно и стремительно нарастать, причиняя невыносимые страдания.
Фаргид вначале просто игнорировал боль — настоящий воин её не боится. Когда же боль стала невыносимой, он её просто забыл. Он стёр из памяти такое понятие как боль — самые лучшие воины эргайлов умеют делать это. Глупый Орниз не принадлежал к числу самых лучших, поэтому не верил в такое умение. Если бы верил — не заставил бы шамана плести это сложнейшее заклятие, поскольку пользы с него в этом случае — никакой. Пленник спокойно лежал и смотрел на шамана, который к завыванию добавил приплясывание, видимо заклятье достигло своего апогея. В это время жертва обычно уже умирала от страданий. Но Фаргид вовсе не походил на умирающего, он даже начал злорадно улыбаться прямо в глаза вождю. На лице Орниза всё более стала проступать ярость, хотя проявления чувств во время подобных обрядов не пристало вождю. Ну что ж, пленник того и добивался — пусть его сожгут на костре, но племя увидит, как неподобающе вел себя вождь и обязательно припомнит ему это в случае малейшего проступка в будущем.