Единственное, что удивило Путтермессер, — что нанимательница Лидии оказалась старым товарищем Ская Хартстайна.
— Подождите, вот вы с ним познакомитесь, — ворковала Варвара. — У него такой ум.
— Но зачем он хочет познакомиться с Лидией?
— Да бросьте, — сказала Варвара. — Разве это не очевидно?
Лидия вернулась через несколько часов и не одна: она вела за руку высокого молодого человека.
— Петр, — представила его она.
— Привет, — сказал молодой человек и протянул руку. — Я Пит. Питер Робинсон, мэм. Я администратор магазина спорттоваров «Албимарл» — знаете нас? На Третьей авеню? Угол Третьей и Девяносто четвертой улицы?
— Петр, — повторила Лидия. — У него чистые глаза.
Правда; Лидия попала в точку. Это были невинные глаза, бесхитростные, не замутненные мыслью. Пит Робинсон — Петр — объяснил, что он из Северной Дакоты и лучше знаком с лесами и фермами, чем с мостовыми Нью-Йорка. В городе он меньше трех месяцев — переведен из филиала в Сиэтле… А люди! Какое разнообразие! У них в Дакоте и даже в таком городе, как Сиэтл, разве встретишь когда-нибудь такого человека, как Лидия!
Втроем уселись за стол в кухне. На Петре был свитер с вырезом и под свитером клетчатая рубашка. У него был широкий белый лоб, узкая прядь блестящих волос болталась впереди, как болтливый язык. Он выглядел таким же очищенным, отсортированным — и упрощенным, — как фигура на афише. И Робинсон! Путтермессер подумала о находчивости Крузо; подумала о радиопередачах своего детства «Джек Армстронг, Настоящий американский мальчик!» Не успела оглянуться, как ее племянница подцепила прототипа.
Лидия радовалась:
— Петр помог! — сказала она.
И снова вывалила зеленый пакет — тот, что с надписью «Фотография». На этот раз из него не высыпалось ни одного значка с мальчиком Лениным. Нет, вместо них — целый ворох зеленых бумажек: Настоящие американские деньги.
— Что происходит? — спросила Путтермессер. — Где ты их взяла?
— Мэм? — сказал Петр. — Эта девушка весь день проработала у меня в магазине. Мне надо скоро туда вернуться. Она заманила меня сюда своей улыбкой.
Путтермессер с сомнением посмотрела на племянницу.
— Это что, вторая работа?
— Мэм, — сказал Петр, — мы готовимся к Рождеству — лучше рано, чем поздно, — и убираем с центра зала теннисные ракетки и лыжные палки. Просторное место, и мы ставим там елку, понимаете? Поставили елку, и входит эта маленькая леди со странной речью, и смотрим — тут же устраивается и открывает свой бизнес. На самом бойком месте.
— На бойком месте? — удивилась Путтермессер.
Петр кивнул.
— Ну да. У нас сейчас самая горячая пора. Если позволите так сказать, у вашей девушки дух свободного предпринимательства, самый настоящий. Там, откуда она приехала, этого нет, знаете?
Сидя за складным столиком, который он ей притащил, под елкой, украшенной цветными лампочками в форме кроссовок и мячей, московская племянница распродала — за одно утро — весь свой запас ленинских значков. По три доллара штука. Теперь по столу Путтермессер рассыпаны были три сотни американских долларов. И в арсенале у племянницы было еще много шарфов, и ложек, и полых куколок-безножек.
Не говоря уже о Настоящем американском бойфренде.
Сбор пожертвований на «Шхину» проходил в одной из тех лабиринтообразных квартир Верхнего Вест-Сайда, где невозможно найти уборную. Вы ходите из одного коридора в другой, нерешительно заворачиваете в спальни, где все еще держатся ночные запахи и на стульях месяцами лежат без дела сложенные покрывала. Иногда в этих блужданиях вы натыкаетесь на растерянного, испуганного ребенка, стоящего у вас на дороге, или, неожиданно, на мелкое животное, но чаще вас встречает только застойный смешанный запах старого здания. Эти квартиры — как отчаявшиеся морщинистые старухи, которые горюют об утраченной красоте и требуют такого же поклонения, каким окружены были в молодости. Умывальник в ванной, если вам удастся найти его в темноте (выключатель всегда где-то прячется), украшен коричневой сеткой древних трещин, похожих на линии астрологических карт; бачок унитаза, когда попробуете спустить воду, выдаст жалкую ржавую струйку. И тогда вы поймете, как вам повезло — вы прикоснулись к Истории. Здесь действительно жил когда-то Артур Рубинштейн[9]; Эйнштейн присутствовал на собрании там, где сейчас вторая кухня; однажды летним вечером здесь пела Мария Каллас[10], опершись ладонью на этот самый подоконник; Юта Хейген[11] нанесла визит знаменитому жильцу (неважно, кто он был), предшественнику нынешнего.