Слезая с лошади, Лаоклейн протянул руки к Даре. Она медленно соскользнула в них. Он взял поводья и повел ее в неглубокую лощину, защищенную деревьями с северной стороны. Под ногами шуршали сухие опавшие листья и засохшие стебли травы.
Дара шагнула вперед, чтобы опуститься на этот грубый коричневый ковер рядом с небольшим ручьем, который прятался в кустах, но выдавал себя своим торопливым шепотом. Дара потрогала пальцами воду. Она была ледяная.
Привязав лошадей, Лаоклейн подошел к Даре и встал сзади. Голос его был так же тих, как и эта маленькая долина.
– Весной этот ручей превратится в бурный поток от дождей и снега, тающего в горах.
Что-то в его голосе заставило Дару быстро взглянуть на него. Острая тоска, прозвучавшая в последнем слове, отразилась в глазах, потемневших и ставших серо-голубыми.
– Ты скучаешь по своим горам?
– Мое сердце там, – ответил он решительно. – Там все наследие рода. Нет места более жестокого и более красивого, чем горы на севере Шотландии. Они владеют тобой, независимо от того, каким великим ты можешь быть. Ни один смертный не может с ними сравниться.
– И, тем не менее, ты остаешься здесь, у границы.
В тишине, которая за этим последовала, она бросила лист в кружащийся водоворот и наблюдала, как он зацепился за крошечный камешек, вокруг которого был его собственный водоворот. Лист засосало под камешек.
– Я верен Джеймсу и Шотландии. Я там, где я им больше нужен. Вот уже много лет я нужен здесь. Границу нужно охранять, но я не останусь здесь навсегда.
– Охранять от Англии?
Он кивнул головой, не обращая внимания на вспыхнувшую в ней злобу, которую Дара и не пыталась подавить. Она торопливо встала, он положил свои руки ей на плечи, нежно, но уверенно поворачивая ее и приближая к себе.
Не возражая, она дала себя обнять и приняла его силу, даже была рада ей. Она устала от борьбы с его влиянием на нее. Она подняла голову для поцелуя. Его поцелуи оказались сладкими. Эта встреча не была похожа на ту, которая казалась такой далекой, но произошла всего лишь менее двух недель тому назад. Удовольствие от этой встречи пугало, оно было незнакомо ей.
Лаоклейн почувствовал ее движение, оторвал свои губы и хрипло запротестовал:
– Нет, не уходи.
Это был удар ледяной действительности, мольба, выраженная в страсти, и шок, разорвавший летаргию, которая овладела ею.
Ее глаза сердились.
– Этого нельзя делать! Я предаю свое имя и своего брата. Ты захватишь мой народ. Моя страна – твой враг. Отпусти меня, – молила она, – дай мне вернуться в Чилтон!
Пыл страсти утих в нем, уступив место холодной непримиримости.
– Нет, до тех пор, пока я не захочу этого. Пока не согласятся с моими условиями…
– Согласится кто, милорд? Мой брат… или я?
Он не ответил ей, повернулся и пошел прочь. Она с неохотой последовала за ним и чувствовала только боль там, где должна была бы быть ярость. Путь обратно проехали в суровом молчании. В темнеющем дворе Лаоклейн сиял ее с лошади, и она быстро убежала в дом.
Он смотрел ей вслед, разозленный и сбитый с толку. До позднего вечера он сидел в большом зале и пил. И хотя в его мыслях, мучивших его, была Дара, он не выгнал Еирик, когда та проникла в его комнату после полуночи.
ГЛАВА 7
Холодным вечером к замку Чилтон подъехала группа усталых всадников. Слабые лучи заходящего солнца лишь слегка окрашивали низкие облака и землю. Кругом было тихо и спокойно. Мерцающий свет в окнах домов на фермах предвещал отдых.
Были видны неясные очертания стен замка. Ворота, усиленно охраняемые, оставались надежно закрытыми, пока среди всадников не узнали Бранна Райланда. На нем не было привычных дорогих одежд, на слугах тоже не было одежд, расцветка которых говорила бы о том, что они из Чилтона. Их одежды были мрачных тонов, из грубой ткани, которая могла выдержать самую длительную носку.
Лица всадников были грязными и небритыми. Они казались грубой массой, хотя ехали из зимней резиденции его величества.
Только за надежными стенами замка они позволили себе заговорить. Их голоса, смешанные с топотом копыт, объявили о их приезде тем, кто был в доме. Казалось, из открытых дверей исходило тепло. Двое мужчин отделились от этой расходившейся группы и поспешили навстречу теплу.
Старая женщина шагнула назад, когда они подходили, но Бранн взял ее иссушенную руку в свою и провел ее в комнату.
Он вошел в огромный зал, не замечая всей его красоты. Восхищение он оставил своему тестю. Такая изысканная красота в варварских, как предполагают некоторые, северных землях! Яркие гобелены закрывали некрасивый голый камень стен. Высокие свечи в канделябрах усиливали свет огня в камине. Вдоль стен стояли скамьи со спинками. Подушки, лежавшие на скамьях, вышивались поколениями графинь рода Райландов. Длинный стол был покрыт красивой скатертью, его украшали вазы с засушенными цветами, распространявшими по комнате нежный аромат, который смешивался с приятными запахами горячего воска и горящих яблоневых дров.
Лорд Блекдин рассматривал комнату дольше, чем ему хотелось бы. Он занимал себя этим из вежливости, не желая принимать участия в сцене, происходившей за его спиной. Однако он не мог не слышать слов.
– Нет, Милдред, все свелось к нулю. Генри нам не поможет. Он связал мне руки. Если Дару освободят, то это сделают, когда будет удобно графу Атдаиру и на его условиях. Иначе я навлеку на себя гнев нашего господина и наказание.
– Райланды бросили вызов своему королю. Мы, на севере, отдаем свою преданность тому, кому пожелаем! Где она стоит того!
Лорд Блекдин не мог не повернуться, чтобы поближе посмотреть на эту женщину. Входя в дом, он лишь бегло взглянул на нее. Она была независима и сурова. В ней было то, что он искал и нашел в Бранне Райланде. Защитники северных земель давно уже сами себе устанавливали законы, держась в стороне от большей части Англии, а иногда и от короля.
Крушение надежд и вся усталость, накопившаяся со времени его аудиенции у Генри, отразились на лице Бранна. Он согласился:
– И сейчас я могу так сделать. Бросаю вызов Генри и веду своих людей на Атдаир, но я боюсь, что, если мы атакуем Атдаир силой, мы спасем труп.
Стон Милдред заставил его сожалеть о сказанном.
– Прости меня, Милдред. Мне не следовало говорить так с тобой. Успокойся. Я найду выход из этого лабиринта. Я должен.
Это были смелые слова, но тон Бранна был тоном отчаяния. Тогда Милдред сказала:
– Не думал ли ты поискать помощи еще у кого-нибудь? Может быть, Овеин?
– Нет! – Ее предложение стало причиной взрыва, которого она боялась. – Душа моего отца пошлет мне, проклятия. Я буду зря на него надеяться!
– Бранн, твоя гордость глупа! – Она говорила резко, как это делала во времена, когда он был непокорным мальчишкой. – Разговор идет о жизни твоей сестры, а не о чем-то обычном, из-за чего бывало ссорились твой отец и дядя. Их ссоры в результате окончились бессмысленным разрывом между семьями! Потеряна моя Дара, и только ты должен вернуть ее домой. Не пренебрегай ничьей помощью. Даже помощью Овеина Райланда!
Бранн с раздражением смотрел на ее негнущуюся спину, когда она уходила. Даже в старости она была такая же прямая, как и в дни, когда он еще учился. И ее дружественное отношение он помнил с детства. Эти мысли смягчили его злобу, напомнив ему о том, что она говорила так, потому что давно уже любила их. Свою любовь она доказала. Эта женщина была у них единственной после смерти матери. Ее любовь была единственной материнской любовью, которую помнила его сестра. Да, Милдред любила Дару всегда, но никогда по-матерински не прижимала ее к себе. Бранн улыбнулся. Его друг это заметил и своими словами вернул его в настоящее. Брани повернулся к лорду Блекдину и сказал: