– Все это имеет отношение к вашим требованиям, а к моим? Я выйду замуж для своего удовольствия, а не для удовольствия кого-то другого. Вы поступите правильно, если с вниманием отнесетесь к моим словам, милорд.
Он не рассердился. Ее откровенный отказ на его сватовство не обеспокоил его.
– Я обладаю огромным терпением и настойчивостью.
– Они будут бесполезны.
– Если вы так уверены в своем решении и так тверды в своем ответе, мои попытки не будут помехой.
– Нет, но они будут раздражать.
Мерлион лишь засмеялся в ответ на ее колкость, но Бранну ее открытое неповиновение не показалось забавным. Их последующие встречи были бурными. Он чувствовал себя связанным обещанием, данным Мерлиону, и все больше уверялся, что этот союз обеспечит Даре безопасность и спокойствие. Дом Мерлиона находился на юге, далеко от границы, где проливалась кровь. Бранн хватался за любую возможность, чтобы настоять на своем, умоляя, потом призывая к послушанию. И Милдред была его постоянным адвокатом.
Дара стремилась в Чилтон, но теперь он не был для нее таким раем, каким был Атдаир. Она чувствовала отчуждение ото всех, кто проявлял любовь и заботу о ней. И от этого она страдала. Ее желание быть послушной сестрой не осуществилось. Она слишком долго надеялась только на свой ум и поняла, что не может подчиниться власти брата. Они ссорились, мирились и опять ссорились. Она не боролась против усилий Мерлиона вызвать ее любовь, в этом не было нужды. В действительности она испытывала к нему лишь дружеские чувства, не более. Его циничную откровенность она сравнивала с более грубой честностью. Она старалась не делать сравнений, но они оказались неизбежными.
Как-то, несколько вечеров спустя после возвращения Дары, Милдред причесывала ее, при этом она делала Даре выговор в том же духе, что и в прежние времена. Она не пыталась скрывать своего неодобрения тому, что Дара сопротивлялась желаниям Бранна.
– Ты огорчаешь своего брата, заставляешь его страдать. В прошлом ты была предана любому, кто носил имя Райланд. Где же твоя преданность теперь?
Дара вспыхнула, ее глаза встретились с глазами Милдред в зеркале из полированного серебра.
– Не стоит сомневаться в моей преданности. Бранн предан лорду Блекдину. А где твоя преданность, Милдред? Ты не верна мне!
Ее боль была щемящей. Милдред вздохнула:
– Мною руководит только любовь к тебе. Поверь, дитя, это правда. Ты всегда была нежной, преданной, Дара. Не забывай об этом сейчас, когда это так необходимо.
– Я ничего не забываю. Не моя вина, что я отказываюсь от того, что было дорого моему сердцу прежде.
Милдред не ответила. Она видела все стороны ссоры между братом и сестрой и жалела обоих. И себя тоже, хотя это было эгоистично. Дара уже не ребенок, чтобы беспрекословно слушаться ее, а Бранн становился раздражительным, когда она пыталась продемонстрировать свою власть над ним.
Милдред закончила причесывать Дару, заплела ей косы, надела на нее ночную рубашку и уложила, укрыв теплым толстым одеялом. Она задула свечи и направилась к двери.
– Спокойной ночи, дитя. Утро вечера мудренее.
Несмотря на невысказанные сомнения Дары, это предсказание сбылось. Напряжение между ней и Бранном слегка ослабло. Дара решила, что это произошло, потому что он отступился. Когда Бранн вошел в ее утреннюю комнату, в которую она удалилась днем, она смогла приветствовать его словами, напоминавшими об их прежней близости. Бранн поглядел на кушетку, обитую сатином, красивые стулья. Увидев вышитую подушку, он бросил ее к ногам Дары. Он улыбнулся, когда увидел у нее в руках иголку с шелковой ниткой и кусок льняной ткани.
– Если я не ошибаюсь, тебе не нравится утомительное рукоделие.
– Оно маскирует мою лень, выдает ее за трудолюбие, которого у меня нет, должна признаться.
– Милдред была бы довольна, если бы увидела тебя за этим занятием. Я очень хорошо помню, как она ругалась, когда Кервин и я разрешали тебе ездить верхом и охотиться с нами.
– Разрешали разделять с вами ваши царапины и наказания, – поправила она его.
– Отец никогда не наказывал свою любимицу.
– Я становилась любимицей только тогда, когда отец соизволял вообще заметить нас, что было редкостью. Это Милдред назначала наказания, и ее мягкость спасала непослушных братьев!
– Дай Бог тебе сыновей с такими же характерами, как у нас! – поддразнил Бранн и перешел от шутки к серьезной теме, да так быстро, что застал Дару врасплох. – Разве ты не хочешь детей, Дара, мужа? Приближается пора выходить замуж. Нельзя ограничивать свою жизнь только замком Чилтон или мною.
– Я горюю по Кервину, по другим людям. – В ее ответе не было упрека.
– У меня полная власть, и я лучше знаю, что тебе нужно в будущем. – Он смотрел на огонь, избегая ее взгляда.
– Ты заставишь меня дать согласие?
Он быстро взглянул на нее, раздраженный ее тоном.
– Никогда. Я только хочу, чтобы ты дала мне возможность доказать преимущество моего выбора.
– Я не возражаю против убеждения, Бранн. Я против насилия.
Удовлетворенный таким ответом, он вернулся к причине, по которой искал Дару.
– Мерлион должен вернуться домой, чтобы заняться делами своей усадьбы. Он хочет, чтобы мы поехали с ним и погостили у него недели две или месяц.
– Уехать из Чилтона? – В ее голосе чувствовался протест.
– Только погостить, – уверял он ее. – Я бы хотел поохотиться. Он расхваливает богатства своего леса, но я не покину тебя. Я поеду только в том случае, если поедешь ты.
– Лорд Блекдин для меня немногим больше, чем незнакомец.
– Так не должно быть. Он честный и преданный друг.
– Я поеду при одном условии, Бранн. Когда я захочу вернуться домой, будь то через две недели, через неделю или один день, моему отъезду никто не будет препятствовать.
– Согласен. Даю слово.
Он ушел. Она села, пытаясь преодолеть глубокое нежелание покинуть Чилтон. Это был ее дом, он был ей дорог, хотя он не оказался раем, как она когда-то думала. Если быть честной, то она понимала, что в этом не было вины ни Бранна, ни Милдред, ни даже Мерлиона. Беспокойство было внутри нее, и Дара боялась, что оно останется в ней навсегда.
Она неохотно встала и медленно поднялась к себе в спальню, чтобы начать собираться в длительную поездку. Никто не смог бы обвинить ее в нечестности. По крайней мере, намерение остаться там на целых две недели у нее было. А останется она там или нет, будет зависеть от хозяина и его отношения к ней.
В течение часа к ней пришла Милдред. Она знала о предстоящем путешествии и явно радовалась ему. Дара даже перестала быть с ней откровенной, стараясь не показывать своего страдания женщине, которая с сожалением признавала, что их разделяет непреодолимая пропасть. Все же Милдред служила Даре самым лучшим образом, собирая и раскладывая наряды для трудного путешествия, штопая и перешивая то, что было необходимо.
Они должны были отправиться на следующее утро. Дара проснулась с чувством потери. Она пробыла дома всего лишь неделю и снова ей приходилось уезжать. У нее не было никакого желания делать это. Где-то глубоко внутренний голос, причиняя ей постоянную боль, повторял, что удаляясь от Чилтона на милю, она на милю же удаляется и от Шотландии, и от Лаоклейна. При этой мысли она чувствовала себя одинокой, и это чувство смущало и пугало ее. Злоба была последней защитой Дары, нескрываемая и простая. Она проклинала своего брата, своего любовника и своего поклонника. Всех в равной степени, и от этого ей становилось легче.
Злоба заставила ее сделать последние приготовления к отъезду, под ее влиянием она вымылась и оделась с особой тщательностью. Полная решимости не поддаваться унынию, она надела красивое шерстяное платье приятного синего цвета и разрешила Милдред причесать ее, заколов пряди волос полированными деревянными шпильками. Ее тяжелая накидка была из серого бархата, отделанного беличьим мехом. Единственным украшением была подвеска из кованого золота в форме цветка. Дара осталась довольна тем, что в зеркале она увидела не только себя, но и свое спокойствие. Дара вышла из комнаты, не взглянув на Милдред.