Вокруг же города склатского неспокойно стало. Малые племена ушли, теснимые степняками, с которыми последние годы едва держалось вооружённое перемирие. Какой уж тут поход за девками?
Темелкен глядел на склатских воев, и каменело лицо его. Черты заострились непривычно, скулы выперло, огонь в глазах вспыхнул.
Не знал никто здесь, что был Темелкен из старого рода воинского, что с пяти лет конь его рядом с отцовским шёл, что саблю для него ещё ковали детскую, а он уже команду воям отдать умел. Выгорело всё это на земле чужой, негостеприимной, а теперь возрождалось опять в полузнакомых словах склатской речи, в смуглых лицах, мало, но похожих на лица родовичей.
— Всего не скажу пока. Наука трудная будет, — начал он медленно по-алатски, всматриваясь влица, понимают ли его. — Кто не сгодится — не вижу таких. Нет такого дела, чтоб воя научить нельзя. Много дам вам, но много и потребую. Копьём с коня бить научу, саблей рубить. От вас одно надо — слушать! — Темелкен помолчал. Подержал время. Видел он, не сразу, но понимают его. — Кроме своего коня да вьючного ещё одного коня надо взять, на смену, — продолжил он.
Молчали до того вои склатские. Тут коситься друг на друга стали. Но не ропот слова Темелкена вызвали — робость. Под силу ли простому вою трёх коней поставить? Разве что родовичи помогут? Однако ни один не возразил, так суров был вид Темелкена. Брови черные сдвинулись, лицо смуглое — тень накрыла. Родим глядел на него и дивился внезапной перемене в облике.
— Копья берите самые длинные, какие в пешем строю нужны, — говорил Темелкен. Дротов — связки по две. Луки. Пробовать будем, — он пробежался глазами, ища хоть одно знакомое лицо. Не нашёл. — Кузнецы мне ваши ещё нужны. И кожники. Много. Пусть проводит меня кто-нибудь… Как зовут тебя? — обратился он к совсем ещё молодому склату.
— Асар, — белозубо улыбнулся тот, гордый, что заметили его.
— Вот и проводи, Асар. Ты, я вижу, на ногу быстрый. Остальные же пусть собираются. Как только тень сюда упадёт, — показал он рукой близ невысокой башни, что уже уронила заполуденную тень на землю, — так пойдём. Веди, Асар.
Парень едва не вприпрыжку побежал впереди Темелкена. Тот шагал следом, размышляя, что имя молодого воя — примета добрая. Асар по-алатски было «волк», вот и выходило теперь, что впереди бежал волк степной, поджарый, сзади — Родим шёл, волк лесной.
Асар повёл чужих воев прямо в ту часть города, где жили кузнецы, — Темелкен по стуку определил, что близко уже. Сколько ему следовало заказать стремян — он тоже прикинул: на одну лошадь да на заводную. А всего воев склатских собралось полная дюжина дюжин и ещё половина. Ну, так кто-то же и отсеется ещё.
Однако, на удивление Темелкена, во временный воинский лагерь, что разбили они сразу же за священной рощей на «ничейной» земле, пришли и те склаты, что не говорили с ним в полдень. Были среди них и молодые, и даже женатые, вздумавшие обучиться чужому воинскому искусству. Поглянулся им чем-то Темелкен. Оно и правда — изменился он. Уже и волки с любопытством оглядывать стали. Знали они — умён Темелкен и руки у него стальные, хоть телом не крупен. А вот что так суров бывает — не знали. Волкам, правда, суровости мало. Рычит — не значит кусается. Но любопытничать стали.
Однако волков Темелкен Нетвора пока попридержать просил. Коней у него настоящих под волков не было. Гонцов послали по племенам соседним. Да на степняцких коньках решили учить помаленьку, чтоб понимали хотя бы. А чтоб не баловали, доспех кожаный — нагрудь, медными да железными бляхами шитую, — велел Темелкен делать. И то ведь: силён вой, да стрела сильнее.
В первые дни обустроились. Темелкен попросил милости у склатских жрецов — учителей дать, волков верховой езде обучать. Простую-то езду многие склаты знали. Те согласились с радостью — прислали своих помогать, да и для наблюдения. А склаты-вои, пока не было стремян, петли завязали верёвочные от седла да по свисту ездить учиться стали: Темелкен учил новым командам, отдавать которые помогал ему резкий свист самодельной дудки. На свист — съезжались и разъезжались.
Когда к концу пятидневки привезли первую телегу со стременами, Темелкен уже разбил воев на дюжины, так ему сподручнее считать было, и для каждой дюжины выглядел старшего.
Вообще, со счётом первое время было трудно. Волки считали неживые вещи пятками, а людей — по четыре, потому как четыре соответствовало числу стихий и считалось числом живым, хорошим, особенно для воя или охотника. Склаты же воинов считали десятками, которые легко дробились на не подходящие волкам пятёрки. В земле же Темелкена священные предметы положено было считать по двенадцать, что он и ввёл, дабы не вызывать споров. Дюжина раскладывалась при необходимости как три раза по четыре, что было понятно волкам, для склатов же она являлась чужой военной магией, с которой тоже не стали спорить. Дюжие — старшие в дюжине — получали пока приказы непосредственно от Темелкена, но полагал Темелкен, что будут при необходимости действовать и самостоятельно.