Ждал Своерад, сейчас ударят на ворота засадные, донесли ведь ему, что, мол, нет людей у волков боле.
А много и не понадобилось.
Темелкен же, почуяв слабину во вражьей рати, свистнул Сакару и Требе, чтоб наступали. Тут же раздался свист дудки Сакара, а Треба, вложив пальцы в рот, засвистел по-волчьи. На свист донёсся от стен воинский рёв Нетвора.
Заволновались и люди кмеса. Поймав глаза Темелкена, Треба кивнул, поворотил коня и поскакал к одинокому княжьему знаку — высокой палке с тамгой, маячившей над ратным полем.
О чем говорили — не слыхал Темелкен, но видел: так же пошло вдруг, как со жрецами склатскими. Словно была внутри Требы дверца малая. Нечасто он открывал ею, но уж коли открывал…
Видел Темелкен: вздыбились да поникли вдруг плечи у молодого кмеса, голову склонил, рукой махнул. И тут же поворотил Треба коня к дядьке кмесову. А через миг и команда по рядам ратников кмеса пошла. Темелкен поднял было дудку да опустил. Треба и сам ладно всё сделал.
Темелкен же, вспомнив место, откуда Родим показывал ему городище, поскакал со своей дюжиной туда, и битва раскинулась перед ним совсем уже как на ладони.
Отсюда виделось, что много больше ещё своерадовых пеших. Однако с телеги обзор не таков. Да и не до стратегий стало уже Своераду: две волчьих дюжины сеяли в тылу его смерть холодно и расчётливо. Вот, видел Темелкен, оставив троих убитых, развернулись волки. Но не отошли назад, а ударили в бок, закрывшись конными и пешими защитниками телеги, не давая выстроившимся наконец лучникам, выцеливать их. И в тот же бок ударили вдруг конные Сакара, обошедшие наступавших пеших волков и ратников кмеса. И все смешалось у телеги.
Сердце стукнуло у Темелкена. Кончена битва. Остановить бы, да как? Вот она и кровь полилась теперь, что во снах он видел. А видел он: бегут ратные люди, а им стрелы да топоры в спину… И валятся лицом в землю невинные уже, страхом и хитростью побеждённые. Ведь разгорячится когда кровь, не остановить!
Да. Не все волки опускали ножи да копья, когда ратники чужие бросали оружие. Долго насыщалась Мара. Не все слушались команд, и ратники молодого кмеса. Даже посылали Родима да Требу, остановить чтоб. И поле у городища не видело раньше такой жатвы. И не видеть бы ему боле.
Но вот и тихо почти стало, хоть и от тишины той не меньше, чем от крика и звона, виски ломило.
Только Своерад, оглушённый и поятый волками живым, визжал теперь да плевался, к телеге своей привязанный, что, мол, не нашлось на него поединщика, что лукавством взят…
Съехались да сошлись вои старшие — Нетвор, Темелкен, Треба. Даже кмес молодой сбоку притулился. Молчали.
Треба и Нетвор глядели на ругающегося Своерада и думали о своём. Кмес, белый по первому своему настоящему сражению, похоже, и рот позабыл, где открывается. А Темелкен глазами искал Родима. В неразберихе всеобщей потерял он его. Да и вязали Своерада другие молодые волки — Подар и Лишко — чумазые, довольные. Как же — чужинского кияна, почитай, взяли. Но побратим-то где?
Видно — тревога читалась на лице Темелкена. Треба посмотрел да как свистнет. Не хуже Родима вышло. Что ж, умел да молчал?
И тут они выехали: Родим да Беда. Говорили видно. Беда хмурый был. Родим — весь в кровище заскорузлой, как и все конные волки, рубаха на нем порублена, рукав оторван, но так ничего — целый. И Беда целый, а лучше б хоть ранили, что ли, — у Требы-то вон как желваки под кожей заходили.
Но Нетвор брата за плечо взял. Встряхнул. Он старше, знал — в молодых завсегда дури много.
Треба брови свёл. Головой помотал, злобу стрясая. Нетвору на Своерада кивнул, сказал что-то тихо.
Захохотал киян. Беду поманил — сюда, мол, иди.
Тот с коня соскочил.
Нетвор Подару с Лишком махнул — вы Своерада-то развяжите. Потеха будет.
Треба усмехнулся нехорошо, на Беду посмотрев, но сказал не сердито:
— Своерад недоволен, что вои его хитростью взяли, поединка просит.
Беда заулыбался резаным ртом, обрадовался. Понял, что прощает его киян, волчий выбор даёт — или умереть, или славу себе стяжать.
Раздались круг телеги вои. Нож Своераду кинули.
Всяких поединщиков видал Своерад, но таких весёлых, как Беда, — не видел. Невдомёк ему, что за радость у волка с чужим кмесом биться. Коли бы не так зол был, головой бы подумал. Может, и придумал бы чего супротив Беды. А может, и не придумал бы.
Беда хохотал, волки и того больше смеялись, глядя, как Своерад злится да ярится. А ярь дурная — в борьбе самая помеха. Своераду и без того не с волками воевать. Вот с молодым кмесом — того порешил бы.