Джей Мата Дурге
Кали рисует вьюгу. На Кали-югу Ей наплевать. Птицы летят на юг. Мост через пропасть. Дорога через Калугу. В сером как сердце небе открылся люк. Снег залепляет стекла и окуляры, Сколько ни смотришь - белая полоса. Хлопнешь покрепче дверью, плеснешь соляры... В полночь сегодня меняются полюса. Юг превратится в север, подлец в святошу, Питер в Сент-Питсбург, Венди в мадам Тюссо, Камень на шее бога - в чужую ношу. Только Ассоль как ни крути - Ассоль. Осень кровила долго - размокли лужи. Прочь от Калуги дорога уходит в даль. Белые кролики машут ушами - ну же Сбился с маршрута - время крутить педаль, Время лететь и падать. Июль в бокале, Август на карте. Хором молчит родня. В розовом храме звонко смеется Кали - Ей до Калуги стопом четыре дня.
Минута
Прячутся мальчики в старых книгах, в тусклых открытках "Восьмого ма..." В пульках свинцовых, монетках, нитках. Как незаметно пришла зима! Тащится туша пешком по лужам, палка о камни - скирлы-скирлы. Ужин не нужен, и дом не нужен, разве в кровати считать углы, Прятаться куклой под одеялом, гладить обои, скрести узор. Стал отработанным матерьялом, шлаком, отходом, позор, позор! Буки крадутся к забытой зыбке, серые волки падут на грудь. Мальчик, ты слышишь? Играй на скрипке, выйди из тени, останься, будь! Ты, шестилетний, с песком в кармане, видишь, твой мячик упал в Неву. Ежели Таня тебя поманит - прячься от Тани, сиди во рву. Вот тебе корка и сахар сладкий. Вот от отца полтора письма. Вот от бабули чулок с заплаткой. Мама исчезла восьмого ма... Ты уцелеешь. Забудешь голод. Вырастешь сильный и молодой. Чуешь - в тебя прорастает город, серым гранитом, густой водой. Скрипка останется в бывшей детской. Крошится желтая канифоль. Мальчик, уже никуда не деться - только по нотам, на страх и боль. Только минута и я не стану. Ты, шестилетний, живи пока - Струнным квартетом, зерном каштана. Камешком В клапане Рюкзака...
Хосидл
Сыплет снег гусиным пухом Время спать птенцам и духам. В доме хлеба - ни куска. Мимо Умани - войска. Браво-рьяно, сыты-пьяны, От метели до бурана, Галуны да кивера, На усах хрустит «ура». Стерся след сирот ничейных. Спелым яблочком - Сочельник По тарелке озерца. Согреваются сердца, Мерзнут сани, мерзнут ели, Все хлева орождествели, Фляги выпиты до дна. В Белой Церкви Ти Ши На. Ааай, айяйай, ааааа... Ни к чему читать о хлебе - Нужно, так пеки. У свечи веселый ребе, С ним ученики. День четвертый, до шабата Времени вагон, Стали кругом, друг на брата, Смотрят на огонь. Ребе сказку выпевает: Жил на свете бог, Он однажды создал камень, Что поднять не мог. Видел Эрец - горький перец, Пепел на углях. Вот у нас - полынь да вереск, Да Чумацкий шлях. Там пустыня - скорпионы, Камни да гробы, Соглядатаи, шпионы, Равы и рабы, И арабы. Бродит нищий, В сумке сефирот, В голове слова и вишни Скачут прямо в рот: Если я Царя не бачив, Есть ли в мире Царь? Ветер жгучий, лай собачий, Сало да маца. У Царя была Царица. У пчелы был мед. Если долго не молиться - Боженька поймет. Если долго не смеяться То испустишь дух. Глянь - диббуки носят яйца, Сыплет белый пух. В карауле спят солдаты, В сене мужики. И петух кричит раз пятый Хриплое «ки-ки». Станет супом. Стану снегом И вернусь в обет, Напишу на камне неком - Суета сует. Вы ко мне придете в Умань От ума, дурье. «Ребе Нахман был безумен», Ласточка споет. Не Мессия, не апостол, Божий мастерок. Я станцую - это просто. Вот и весь урок... Блеют козы, плачут дети, Снег идет стеной. Белый снег на черном свете - Дивный, ледяной. Ребе Нахман сплюнул красным, Растирает грудь. Скоро небо станет ясным - И придется в путь. Ааай, айяйай, ааааа... Похоронят - будет тризна. Дальше войны лет на триста, Декабристы - Паша Пестель И Апостол... Время - престо. Большевик идет за плугом. Черный хлеб так лаком с луком. Чьи-то кони воду пьют. Здесь по паспорту убьют. Докладуют, руки грея - Город Умань - три еврея. Synagogue. Гробница. В ней Ребе Нахман? Вам видней.
Мейделе
Еврейские девочки, ставшие старыми, Сидящие парами, парками, барами, С облезлыми Барби и детскими рюшами На розовых блузках, с бананами, грушами, Обоймой бутылочек, мятой салфеткою, С конфеткой, котлеткой и чьей-нибудь деткою В коляске у школы... Предчувствие осени - Как будто на холод монетою бросили, Как будто у возраста деноминация, Как шепчут в трамвае "ух, хитрая нация". Как светит фонарик у бабушки в садике, Как с братом полночи играем в солдатики, Как папа... не помню, не надо, не спрашивай! Он просто ушел из созвездия нашего. И трубка его не утратила запаха. И старый приемник - орудие Запада - Все ловит заманчивый голос Америки. И мама на кухне в нелепой истерике Печет пироги и блины подгорелые. Билет театральный под лестницей белою, Лицо на снегу - аргумент фотографики. Тот вечер растаял снежинкою в трафике Мятущихся дней - для девчонки достаточно. Вчера было вьюжно, сегодня осадочно. Подруги - в Стамбуле, в Берлине, в провинции, Ребята из класса не выросли принцами, И Пушкин не читан с роддома наверное И сказка сложилась совсем беспримерная: Какой-то герой, чей-то замок трехкомнатный. Желтеет альбом ни рисунком не тронутый. У матери тик и язык заплетается. Непризнанный волк по дорогам скитается. Забыты цитаты, клинки оклеветаны. Лишь почта с экрана мигает приветами... Шуршащее "Шма" и свеча с подоконника И ливневым залпом - письмо для полковника. Еврейская девочка, мама рассердится!!! Ты - раскрываешь - сердце.