Графическое меньшинство
Я пишу тебе по прошествии стольких лет, Что дороги, реки и нравы сменили ход. В Риме новый кесарь - танцор, атлет, В легионах полба взамен галет, Смоковница, Тея, приносит плод. Для любых бесплодных речей, забав Время тратить время. Пойдем в сады - Там у храма, Лидия, старый раб. Он кует таблички лишенным прав, Ловко плавит цепи, плетет цветы. У железной розы шипы острей У железной воли стальной оскал, Говорил "любите" один еврей - Жил бродягой, умер царем царей. Помнишь, Флора, как жадно тебя ласкал? Ремешки сандалий срывал, дрожа, Брызгал неразбавленным на живот? Говорят, у кесаря есть душа. И у пса в триклинии есть душа, У ланисты, Кассия, есть душа! Только старый киник пустым живет. Из глухой провинции двух морей Я пишу молитву тебе, Таис! Здесь болтают в банях, клянут Борей, Не боятся крыс и календарей, На волнах качаются вверх и вниз. Рыбаки и рыбки, рабы, арба. Ни следа от яростных колесниц, Все тебе, Лигейя, - сенат, толпа, Лакомства у Лукулла, ладонь у лба И дурные вести со всех границ. Я просил вернуться. Просил. Квирит! Я же знаю - голод, чума, война. ...Ты смеешься, милая, - боже, на! И песком стираются имена. Варвары проходят. А Рим горит.
Римская валентинка Что проще, чем придумывать лавстори с Лирически оборванным концом? Вот, скажем, грузный галл Верцингеторикс Сидел в лесу с парнями и винцом. Ел мясо. Жирный сок ловил усами. Хлебал, рыгал и хлопал по плечу Соратников: «За этими лесами Мы скроемся зверьми. Я так хочу, А после грянет бой. И будет длиться, Пока призывы труб не замолчат. И мы войдем в их сытые столицы И снимем шкуры с бронзовых волчат». Соратники хмельно орали «Слава!» И жилистый старик, тряся мечом, Хвалил вождя и щурился лукаво: «Он в Риме жил. Он знает, что почем». Да в Риме. И заложником и братом. Кумиром для балованных матрон И пленником, которого парадом Ведут среди ковчегов и корон. Жилось смешно, жируя и межуя, Но в италийской солнечной глуши Он встретил ту, незваную, чужую, Что выпила зерно его души. ...Ему б давно бежать себя спасая, В края косматых галлов, но пока Она идет с кувшинами, босая, И прячет свет на донышке зрачка, Не хочется вина и мяса с кровью, Не хочется охоты и боев - Прокрасться бы собакой к изголовью, Всю ночь ловить дыхание ее... Он мог надеть прославленные латы, А может быть - герой - и шлем с орлом, Однако, подновив свои заплаты, Он бросил все и двинул напролом И вот - в лесу. Огонь и запах пота, Сородичи, соратники и он, Любимый вождь. Дурацкая работа. Уже к весне здесь будет легион... Войска выходят в поле - белокурый, Хмельной, шальной, кусачий, злобный рой И - ровной металлической фигурой - Единовзглядый, крепкощитный строй. Вождя убьют последнего, наверно. Пройдут когорты, режа и круша. ...А где-то там, в немыслимой Равенне, Тихонько доживет его душа.