Первым в нашей стране взял в кавычки эти два слова, наверное, Фёдор Достоевский, вынеся их в заголовок статьи в мартовском выпуске своего «Дневника писателя» в 1877 году. Закавычил не случайно, он хорошо понимал, что ответить на него по всем пунктам не в состоянии и целая Академия наук, а может, и добрый десяток академий. Поэтому и начинал статью так:
«О, не думайте, что я действительно затеваю поднять «еврейский вопрос»! Я написал это заглавие в шутку. Поднять такой величины вопрос, как положение евреев в России, и положение России, имеющей в числе своих сынов три миллиона евреев, – я не в силах. Вопрос это не в моих размерах. Но некоторое суждение своё я всё же могу иметь...»
Так полагал высокий душой свою и мудростью сердца Фёдор Михайлович. Вершина такая, как Достоевский, для меня, благоговейно молвлю, – Эверест, только видно сверкание вершины в солнечных лучах, а об основании корней, прочно удерживающих Эверест этот над океаном людским, можно лишь размышлять. Поэтому, ни в коей мере не претендуя на соревнование с ним, я выскажу даже не малую толику суждений своих, а только дам читателю некоторую информацию, поскольку того требует тема моей книги, и то мне кажется не лишним будет упредительно сказать о мере своих познаний, дабы не вызвать той самой критики, от которой на поверку одно расстройство нервной системы. Правда, я крепко помню и крылатые изречения Орла синагоги Маймонида, объявленного ныне неким Моисеем Соломоновичем Беленьким едва ли не предтечей марксизма-ленинизма, слышу его, Маймонида, голосом вот это, например: «Когда видишь, что акум или гой прав и может выиграть спор с тобою, спеши облить его помоями, если нет под рукой смолы, чтобы отмывался подольше и мычал невразумительно». Знаю я точный смысл древнееврейских слов, кои ныне снова пошли в ход, «авде кохавим у мазолот», сокращённо – «акум», и развёрнутое содержание арамейской аббревиатуры «гои», но не стану переводить и расшифровывать, чтобы не возбуждать в человеческих душах смуту. Один мой друг еврей, который видел в еврейском журнале «Советиш Гемланд» мой рассказ и знает, что я украинец, на вопрос, известны ли ему эти определения и какая между ними разница, заключив, очевидно, что я, надо полагать, принадлежу к потаённым русофобам, но явно не зная правильного ответа сказал: «Да разницы никакой, акумы и гои – все русские». Печально, но и то, вздохнул бы христианин, слава Богу, пусть пребывает в своём заблуждении. Неразумного не научишь.
Добавлю ещё, что мне постранично, в четвёртую и восьмую долю листа, ведомы Тора (библейское Пятикнижие Моисея: Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие и книги, дополняющие их), все 63 трактата Мишны и вся Гемара с её аггадами и Галахами, о которых Талмуд учит: «Тора подобна воде: Мишна – вину, Гемара – вину, заправленному пряностями. Свет не может обойтись без воды, вина и вина, заправленного пряностями. Так же не может обойтись он без Торы, Мишны и Гемары... Читающие Тору совершают что-то, похожее на благо; читающие Мишну совершают подлинно благое дело и за это будут вознаграждены; те же, кто читает Гемару, совершают высшую благодать...» (Soph. 13,2; Babam. 33,1).
Кроме написанного в Каире «Путеводителя заблудших» («Могеп Nebochim») Орла синагоги Маймонида, мне не особенно трудно, закрыв глаза и сосредоточившись в стороне от земных забот, цитировать по памяти, как и любую книгу, которую я когда-либо держал в руках, сочинения иудейских учёных Шеломо Ицхака Раши, Исаака Бен Иегуды дон Абравеналя, именуемого чаще Абарбане- лем или Арбабанелем, Иегуды Бен Гершона, очень почитаемого иудеями Менахема, а также не менее почитаемого Иосифа Флавия и ряда других и многое рассказать об их житейских судьбах, образе мыслей, чувствах, подробно описать их портреты, если их никто никогда и не рисовал. Всех, кто приходит ко мне в часы моего уединения из своих великих далей, я вижу и слышу, как и путаницу их мыслей, когда в муках они отбирали из них слова для своих книг и речей.
Сгусток боли переносится в меня из Души Уриэля Акосты, именовавшегося до своего переезда из Португалии в Голландию Габриэлем да Костой, когда я вижу на площади перед большой хоральной синагогой Амстердама костёр из его книги «Examen traditionum Pharisalicarum collatarum cum lege Scripta, ets.» («Сравнительное исследование традиций фарисеев и писаного закона и т.д.»).
На таком же костре, но из поленьев и хвороста, и тоже за ересь сгорел, привязанный к столбу, в чёрно-белом полосатом колпаке с острым конусом, кто-то из его недальних родственников. Но мысли у того при жизни были другие и ересь другая, не против иудейства, а – за. О том говорит и его синагогальных цветов колпак, хотя он был, пожалуй, саддукеем – вижу в нём неверие в загробный мир, и двоедушие. Стало быть, молился по-саддукейски сразу двум богам, небесному Неизреченному (Иегове) и земному – своему первосвященнику. Но страдал от натуги, принужденный молиться и третьему богу, которого считал псом.