- Решил загрузиться, пока вы обедаете, граждане начальники, - ещё издалека начал оправдываться Пётр Ильич. - Время сэкономил, кто же знал, что вы так быстро закончите.
Инспектор влепил зеку затрещину:
- Ещё раз ждать заставишь и о хорошей жизни забудешь! Ясно излагаю?
Пётр Ильич примирительно поднял ладони:
- Больше не повторится, гражданин начальник! Падлой буду если не исправлюсь!
- Исправится он, жди, - усмехнулся другой инспектор и запрыгнул в телегу. - Бабе своей брехать будешь. Рули домой, Ильич!
Месяц с небольшим Пётр Ильич использовал возможности нового тайника и, как ему казалось, Люси уже сама тянула телегу в сарай. Больше Пётр Ильич не рисковал: он завязывал ей ноги крест-на-крест, клонил к земле её голову и накрепко привязывал уздечкой к передней ноге. Стоило было только повести лошадь, как та сама мягко заваливалась на заранее сбитую кучу соломы. Точными движениями Пётр Ильич придавливал коленями круп и, уклоняясь от щёлкающей челюсти Люси, глубоко и нежно проникал в смазанное хозяйственным мылом влагалище своей подруги.
Долг постепенно таял. Как-то бугор лично сообщил Петру Ильичу, что ещё одна ходка, и тот полностью погасит долг, а то и немного заработает. Пётр Ильич на радостях решил снова напиться, но донесли стукачи и предусмотрительный бугор снова избил конюха уже не дожидаясь, пока тот уйдёт в запой.
«Одна ходка и хоть сдохни! - напутствовал Семён Аркадьевич, вытирая ноги о лицо конюха. - А это тебе в качестве стимула» - с этими словами он протянул Петру Ильичу фотографию его дочери. С ней Пётр Ильич не общался уже давно, ещё со времён свадьбы, но сердце защемило, а бугор душевно пообещал достать ещё более пикантные снимки если Пётр Ильич вдруг вздумает кинуть его или в подведет с доставкой «запрета».
Пётр Ильич запаниковал, но быстро взял себя в руки. «Одна ходка и баста! - мрачно подумал он. - И пусть эти гниды хоть на голове моей пляшут...»
Часть 5 Прощальный танец
...
Пётр Ильич ощупывал небольшой пакет, завёрнутый колбаской. Игнорируя предупреждения тухлой акулы-каптера, конюх аккуратно размотал упаковку и заглянул внутрь. Там было что-то похожее на крупную поваренную соль. Пётр Ильич стиснул зубы и привалился к стене сарая. «Этой дряни мне ещё не хватало,- подумал он. - Влип так влип!»
К наркоманам Пётр Ильич относился брезгливо. При загульном веселье хороши водка, спирт, самогон, но травить себя гадостью ради сомнительных глюков? Этого он не понимал, хотя ещё в тюрьме не раз встречал заживо гниющих наркош со шприцами в тёмно-синих руках.
Дикое желание заключённых наркоманов достать «кайф» толкало отчаянных на авантюры. Риск был велик. В случае поимки грозил новый срок, но «тяга» была сильнее разума. И потому шли бандероли со спайсовыми сигаретами, посылки с героиновой сгущёнкой и передачки с гашишем вместо карамельной начинки.
Большинство блатных грузинов плотно сидело на героине - «бродяга должен отдохнуть», и деньги на кайф, бывало, выделялись даже из лагерного «общака». За дозу платили с десятикратной накруткой. Понятное дело, Семён Аркадьевич не мог пройти мимо столь лакомого куска. О сверхдоходах он давно мечтал.
То, что бугор пьёт в штабе кофе за одним столом с администрацией знал весь лагерь, поэтому идти к операм и доносить на бугра было бессмысленно. Времени на раздумья не оставалось. Пётр Ильич отмахнулся от тяжких сомнений и совершил, как он надеялся, последний ритуал близости с уже родной лошадкой.
Одна ходка, и баста!
Однако его возвращение в лагерь в тот день затянулось:. после свинофермы и двух долгих ходок на почту, Люси возила ткань на промзоне, а потом шлакоблоки на стройке. Пётр Ильич беззвучно ругался, несколько раз ловил требовательный взгляд бугра, но поделать ничего не мог.
Пётр Ильич был вынужден оставить на ночёвку лошадь за зоной и вернулся в лагерь без неё. Бугор кричал как безумный. Казалось, что судьба Чайковского решена, но он его и пальцем не тронул : груз тянул под сотню тысяч и калечить невольного наркокурьера было бы глупо. «Потом прибью», - решил Семён Аркадьевич и отпустил конюха восвояси. Каптёр всё же не преминул вслед проскрипеть: «О дочери не забывай, Ильич!»
Утром Пётр Ильич привёл Люси в лагерь и, не теряя времени, распряг её в «промзоне» прямо у швейного цеха. А через десять минут туда сбежалась вся «промка».
Люси танцевала!
Те очевидцы небывалого шоу, кому повезло всё увидеть с самого начала, позже рассказывали, перевирая конечно и фантазируя, как конюх то ли пытался связать лежащую на боку лошадь, то ли наоборот — развязать её. Но как бы то ни было, Люси вырвалась и помчалась по кругу, раз-другой споткнулась о камни и даже упала, но тут же вскочила и, будто затеяв игру в догонялки, принялась убегать от зовущего ее конюха; отбежит недалеко, встанет в каком-то беспокойном состоянии, копая дёрн копытами и кивая головой вверх-вниз, подпустит конюха почти вплотную, заржёт и рванёт от него в прыжке, снова ненадолго замрёт и тут же закружится, завертится вокруг и ржёт, ржёт , выгибаясь дугой то в одну, то в другую сторону.