Вскоре Люси затрясло в судорогах. Её сжимало и растягивало словно гармонь. Она тянулась мордой под хвост, хрипела, трясла гривой и далеко вокруг разбрасывала густую жёлтую пену. Вдруг её передние ноги подломились, и она завалилась вперёд на грудь да так и замерла в неестественной позе. Лошадь долго не двигалась, и несколько зеков подошли поближе. Один из них решился ткнуть в неё палкой.. Но едва он дотронулся, как Люси вздрогнула и, упав на бок, засучила ногами, словно пытаясь убежать от незримой опасности.
Распихав зрителей, к лошади подбежал Пётр Ильич, коротко взмахнул рукой и точным движением вогнал в шею Люси острую лясу косы. Выдернув стальное жало, он с открытым ртом смотрел на конвульсии лошади, на тугую, шаром взбухающую тёмную кровь, на ошалевших от зрелища людей, затем резко отбросил блестевшую брусничным соком сталь и поспешил скрыться в полуразрушенном здании бывшей кузни.
Зачарованные зеки сообразили не сразу. Бывалые рванули вслед за конюхом и всё же успели вытащить того из петли. Пётр Ильич, очухавшись и уже никого не стесняясь, в голос зарыдал.
Через две недели, когда отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков и служба собственной безопасности ФСИН оставили лагерь в покое, захватив с собой и Петра Ильича, и Семёна Аркадьевича, а чуть позже и каптёра из «козлятника», к столовой подъехала ржавая «Газель». Из кузова водитель принялся разгружать поддоны со свежим хлебом.
Мимо шли на обед зеки, и один из них спросил: «А где Люська-то?» Водитель усмехнулся: «Скоро увидишь!»
А через несколько дней некоторые из заключённых впервые за свою отсидку увидели в баланде мясо.
- Конина! - воскликнул какой-то зек.
Столовая воодушевленно залязгала ложками, заработали рты вечно голодных каторжан.
- Супчик из Люськи, как дома у мамуськи! - сострил кто-то.
- Да это же конебализм! - ответили ему.
Один, уже доедая, спросил у соседа:
- Это мы что, вещдок хаваем?
Зек в очках с верёвочками вместо дужек ответил не сразу:
- Нет, это мы наше УДО в сортир спускаем.
Осенью на условно-досрочное пошло около десятка человек, но суд не прошёл ни один.
Шеш-Беш.
Часть 1 Большой спорт.
Весёлые узбеки гоняли босиком полуспущенный мяч в весенней грязи. Закатав по-колено штаны от казённой робы, — гачи — они гурьбой носились туда-сюда от ворот к воротам, беззлобно толкались, галдели на им одной понятной тарабарщине и, позабыв о тюремных сроках, мечтали лишь об одном: затолкать облепленный глиной мяч в кривые ворота и обрести пусть секундную, но славу.
Им не мешал ни канализационный люк на бетонном возвышении посреди футбольного поля, ни лужи мочи рядом с воротами, что натекли из оттаявшего уличного туалета. Прервать их беззаботное веселье смогла лишь дневная перекличка. Чумазая азиатчина разошлась по баракам приводить себя в порядок, чтобы после проверки устроить матч реванш уже до самого отбоя.
Как и грязно-болотная жидкость в водопроводе, игра узбеков была несомненным признаком наступившей в лагере весны. Пройдёт ещё месяц-другой, прежде чем на подсохшее поле выйдут бывалые мастера дриблинга. На матч игроков из СУСа в командных формах «Спартака» и «Торпедо» будет собираться пол лагеря: и поболеть, и «замазаться на интерес», и передать запретные груза в отряд Строгих Условий Содержания.
Но сначала поле, огороженное высокими «локалками» приведут в порядок «обиженные» лагеря. В клетчатых баулах они, словно муравьи, вынесут на плечах перемешанную с фекалиями грязь — не столько для соблюдения санитарных норм, сколько для успокоения блатных душ, - разравняют привезённую с промзоны землю, засыпят минифутбольное поле опилками. Напоследок сумасшедший «петух» напишет краской на заборе «Слава ВДВ!» и, получив по затылку, выкрасит в белое весь забор. И только после всех подготовительных работ наступят долгожданные дни боевых столкновений с выплеском затаённой злобы и последующими путёвками в санчасть колонии. Ноги не жалели ни свои, ни, тем более, чужие.