Сидел себе Шагей в раю и попивал чай, попивал час, попивал два, и казалось, нет конца райскому чаепитию. Над головой летали райские птицы, распевали песни легкого райского репертуара. Шагей аж взмок, неустанно вытирая лицо нежнейшим махрово-райским полотенцем, а расставаться с родным самоваром страх как не хотелось.
Когда же с чаепитием все-таки было покончено, раскрылись райские врата и к старику подбежали семьдесят семь обольстительных красавиц, не сравнимых ни с чем своей неземной красотой. Они подхватили бабая и вознеслись в райские кущи. Боже ты мой! Что только здесь, в кущах, не росло! Тут, видать не без помощи местных мичуринцев, одно дерево приносило сразу семьдесят семь различных плодов и овощей. Да, да, на одном дереве росли апельсины с виноградом, гранаты с арбузами, орехи и дыни! А рядом мирно протекали молочные реки: одна — из взбитых сливок, другая — из кислого молока — катыка.
Райские девушки, отталкивая друг друга, льнули к Шагею, обхаживали его. Эх, скинуть бы Шагею лет пятьдесят, он показал бы райским гуриям, на что способен.
Едва Шагей мысленно высказал столь греховное желание, как свершилось чудо: бабай перестал быть бабаем, исчезли морщины и седина, тело налилось свежей молодецкой кровью, мускулы напряглись, как у молодого в восемнадцать — двадцать лет. Мешкать нечего! Он поманил пальцем самую стройную, самую красивую девушку. Та послушно подбежала, он заглянул в бездонные карие глаза и обомлел… Кто бы, вы думали, предстал перед ним? Соседка Минникунслу! Куда девались ее внушительные отложения на бедрах?! Она была само совершенство и по красоте могла бы сойти за первую гурию в раю.
Минникунслу поднесла земному соседу серебряную чашу со взбитыми сливками. Глаза ее заблестели, словно в них вселились бесенята. Омоложенная Минникунслу прижалась, насколько позволяли райские правила приличия, к Шагею и страстно зашептала: «Десять лет прожили мы с тобой бок о бок. Будь ты чуточку умнее, давно бы понял, что означают мои тяжкие вздохи. Но ты равнодушно проходил мимо, а я уподобилась бездыханной рыбе, выброшенной на берег. Будь ты чуточку умнее, мы давно соединили бы наши дома. Вместо двух труб дымилась бы одна, и мы бы создали для нас с тобой не на небе, а на земле настоящий рай…»
Шагей болезненно вздрогнул и пустился бежать. Минникунслу за ним. Вот уже расстояние между ними — не больше волосинки. Хищной птицей налетела Минникунслу на Шагея, который помолодел и стал во сто крат желанней. Шагей с трудом вырвался из цепких объятий обольстительной соседки. Но что за чертовщина?! Минникунслу обернулась летучей мышью, накрыла молодого джигита широкими крыльями и сковала Шагея с головы до пят железными обручами. Он собрал все недюжинные силы и разжал железные кольца: «Не хочу! Не хочу!» — и проснулся в холодном поту, с тяжелой головой.
Раскрыл глаза. В доме — кромешная тьма, не видать ни зги. Подал голос, никто не отозвался. Тишина. Включил свет. Обошел дом, нигде никакого беспорядка. Всюду чисто, прибрано.
При воспоминании о рае, о встрече в том, потустороннем мире с Минникунслу ему стало не по себе. И приснится же такая чертовщина!..
Вдруг взгляд его упал на вещи, каких раньше не было в его доме: на гвозде в прихожей висели новая заячья шапка-ушанка непостижимой конфигурации и короткое стильное пальто ослепительной, ярко-красной расцветки. А его старой шапки и стеганки и след простыл. Значит, кто-то сюда приходил? И только тут он догадался: да это же были Факай с Акопом! Это дело их рук!
Любопытства ради примерил новую шубу. Наряд для огородного пугала! В плечах — двухметровый балахон, суженный книзу до метра, в длину — словно куртка. Посмотрел на себя в зеркало: настоящий заграничный стиляга.
Засунул руки в карманы шубы и обнаружил записку: «Носите на доброе здоровье, дорогой Шагей-бабай! ИДБС».
Разгневанный Шагей клокотал, точно вода в кипящем самоваре. Баста! Такого издевательства он не потерпит! Он напишет в Уфу! Не поможет — в Москву! Он учинит им, устроителям бытовых сюрпризов, такой сюрприз, что они запомнят его до конца дней своих!
Не дав остыть гневу, он помчался с утра пораньше в новом наряде в комбинат, к Ибрахану. Пусть прохожие подымут его на смех, пусть мальчишки проводят его улюлюканьем, он снесет все колкости и прогуляется по Яшкале в этом шутовском обличье! Неплохо бы еще нацепить на шубу плакат: «Я — жертва ИДБС!» Но сдержался, еще, чего доброго, милиция оштрафует за нарушение общественного порядка.