— Изволил вернуться, соколик?!
— Вернулся, если примете с повинной, — не своим, глуховато-пришибленным голосом заговорил Булат, покорно склонил голову перед Ибраханом и подал руку, но она повисла в воздухе.
— Трусам руки не подают! — разразился гневной тирадой Ибрахан. — Подло струсил перед каким-то фельетонистом. Меня на съедение, а сам в кусты! Вот это да! Исключительный был сюрприз! И у тебя еще хватило наглости явиться ко мне в дом?! — С трудом сдерживая себя, Ибрахан прошел в гостиную и всем грузным телом повалился на диван.
В этот миг из комнаты Миниры раздался душераздирающий крик:
— А-а-а!..
Ибрахан, Ямбика, Булат выбежали на крик. Бледная Минира, разметав волосы, билась в истерике, неистово выкрикивала какие-то непонятные слова, рвала на себе платье…
— Опомнись, доченька! — пробовал Ибрахан успокоить дочку. Но чем больше утешал, тем громче она кричала:
— Уходи! Ты не отец! Ты убийца моего ребенка!
Ямбика бросилась к дочери и подлила масла в огонь:
— Вот до чего ты довел единственное дитя!
— Да перестаньте! — взмолился Ибрахан. — Булат, подай воды!
Минире дали валерьянки, она немного успокоилась. Тут пришел черед Ибрахана уточнять:
— Какого ребенка я загубил?
— Того самого, что ношу под сердцем… — Минира метнула гипнотизирующий взгляд на Булата, как бы говоря: «Молчи, все потом объясню».
Новость о том, что он скоро станет дедушкой, сперва ошеломила, а потом обрадовала Ибрахана. Только бабушки и дедушки поймут Ибрахана, его радостное волнение. Он уже видел себя укачивающим внука (не внучку, а непременно внука), явственно ощущал, как внучонок карабкается к нему на колени и просит рассказать сказку.
Нет, эти переживания ни с чем не сравнить! Вот и выходит: хочешь не хочешь, а с отцом будущего внука надо мириться, у внука должен быть родной отец, а Минира не должна быть горемычной матерью-одиночкой!
— Садись! — глухо бросил Ибрахан Булату.
Тот, словно бедный родственник на приеме у богатого дядюшки, присел на краешек стула. Булат не узнаваемо изменился, от былого щеголя не осталось и следа.
— Чего такой бледный? — спросил Ибрахан. — Не сладко, наверное, жилось на чужбине, без нас?
— Жить можно везде, — последовал ответ, — но мне было худо без Миниры. Второй такой не сыщешь нигде… И без вас худо…
— Брось заливать. Мы не дети… Где болтался-шатался? Что еще натворил?
— Не суди его так строго, — вмешалась Ямбика, — нам-то вместе жить.
— А ты не суй бабий нос в мужской разговор. Когда нужно будет, тебя опросят… Жить ли нам вместе или врозь — мы еще посмотрим… Ну, чего надулся, как сыч, и молчишь, как пень.
— В разных бывал я переплетах, — стал исповедоваться Булат. — Никакой черной работы не чурался. Даже культурником работал в домах отдыха. Развлекал отдыхающих…
— Я себе здесь наживал инфаркты, а он, видите ли, развлекался… — со злорадством заметил Ибрахан.
Тут Ямбика снова включилась в разговор:
— Хватит его грызть! Садитесь ужинать. Давайте выпьем за возвращение нашего зятя! — предложила Ямбика. — Хорошо, что ты вернулся, сын мой!
— Неуместными благодарностями ты только портишь человека, — огрызнулся Ибрахан. — Ему бы на своем горбу узнать, почем фунт лиха… Поехал бы с Минирой куда на стройку, начали бы жизнь с одного-единственного самовара и каравая хлеба, как мы с Ямбикой, тогда бы ценили жизнь, какая ни получилась.
— Ну и поедем, — весело затараторила ожившая Минира. — Завтра же уедем. Не правда ли, Булат? Не помрем… Все работают, все живут.
На глаза Ямбики навернулись слезы. Она высвободила руку из-под передника, вытерла их.
— Никуда не поедете. Не для того копили мы добро, чтобы единственная дочка мыкалась где-то на чужбине…
— Вот, вот, так ты ее и испортила, а он, твой любимый зятек, совсем доконал. Вдобавок и меня поставил под удар…
После постных недель и месяцев Булат уничтожал выставленные на столе блюда с волчьим аппетитом. От выпитого немного осмелел и заговорил с Ибраханом не как виновник его невзгод, а как равный с равным, как пострадавший от капризов фортуны.
— Я для вас на все был готов… Хотел, чтобы вы как можно скорее вернулись на номенклатурную орбиту… не моя вина, что нас не поняли, что попался Родис — проходимец и жулик, на котором пробы негде ставить…
— Да что там прошлое ворошить. Недаром говорится: кто прошлое помянет, тому глаз вон, — опять вмешалась Ямбика.