С этими словами Велорнис быстро вышел из зала, оставив после себя слабое дуновение ветра, который всегда поднимал, взмахивая полой просторного плаща.
Из окна девушка видела, как ее тюремщик остановился на пороге замка. Он произнес несколько слов на непонятном древнем языке — шипящем языке, при одном только звуке которого волосы дыбом вставали на голове: то были заклинания стигийской магии. Затем Велорнис сделал быстрый жест рукой, как будто нечто поднимал с земли наверх.
Болото, простертое внизу, под замком, словно бы ожило, заслышав заклинание. Пузыри начали вскипать и лопаться куда быстрее, чем прежде, а затем два или три пузыря, надувшись, слиплись в один, и этот большой пузырь начал медленно подниматься к замку. Дрожа и переливаясь всеми цветами радуги, он замер как раз у порога, возле ног колдуна.
Бросив еще несколько слов, Велорнис шагнул прямо в пузырь. Прорвав на миг тончайшую оболочку, он вошел прямо в середину, после чего пузырь вместе со своим «седоком» начал опускаться.
Ульбана слышала и видела все. Велорнис не боялся демонстрировать при ней силу своего колдовского могущества: он знал, что девушка достаточно благоразумна для того, чтобы не воспользоваться заклинаниями. Даже если бы она их правильно запомнила и произнесла без ошибок — вряд ли она сумела бы справиться с магической силой, которая всегда высвобождается при применении древней стигийской магии.
А кроме всего прочего, Ульбана испытывала такое отвращение ко всему, что имело отношение к волшебству — и особенно волшебству Ве-лорниса.
Поэтому он без опасений пользовался при ней этим заклинанием. В любом случае, ловушка держит пленницу крепко — Ульбана не сбежит.
Конан смотрел, как пузырь не спеша опускается на землю, немного в стороне от ядовитого болота. В течение нескольких секунд пузырь еще сохранял свою форму — смятая сфера стояла на земле, дрожа и сильно раскачиваясь, а затем с громким треском она лопнула, и блестящие, переливающиеся брызги разлетелись во все стороны.
И из пузыря, точно из гигантского яйца, «вылупилась» рослая фигура в черном. «Странно, — думал Конан, — некоторые люди на удивление напоминают гротескные изображения. Положим, если бы какой-нибудь скульптор сделал такую статую и назвал ее «Злой Колдун», цивилизованные господа, ценители искусства, сказали бы, что он преувеличивает и высмеивает свою модель. Однако ж вот передо мной живой Злой Колдун — и выглядит он точь-в-точь так, как их принято изображать»…
Колдун устремил на Конана пронзительный взгляд и вопросил:
— Это ты трубил в рог, смертный?
— Каждое твое слово несет в себе зерно истины, — ответил киммериец. — Я смертный; я трубил в рог; я — это я. Ни одной ошибки! Полагаю, это говорит о твоей великой проницательности.
— Ты совершенно прав, — не поддался на провокацию Велорнис. — Скажи-ка мне, человечек, откуда у тебя этот рог?
— Не вижу причин, по которым у меня не может быть рога.
— Отвечай! — прикрикнул на Конана колдун. — Женщина, которая находится в замке вместе со мною, узнала звук этого рога — вся так и встрепенулась, метнулась к окнам и была (скажу тебе по секрету) страшно разочарована, когда увидела тебя… а не кого-то другого.
— Что ж, — отозвался Конан с неприятной улыбкой, — если ты осведомлен о стольких подробностях, могу добавить к ним еще одну: я убил человека, владевшего этим рогом, и воспользовался сам имуществом, попавшим ко мне в руки.
— Добрая весть — и я, пожалуй, стану разговаривать с тобой дальше, а не испепелю сразу, как намеревался поначалу.
— Никогда не следует испепелять собеседника прежде, чем он выскажется, — заявил Конан, бесстрашно глядя в глаза Велорнису.
— Насмешки тебе не помогут, — предупредил колдун. — В любом случае, у тебя должна иметься чрезвычайно веская причина вести себя столь шумно там, где обитаю я. Зачем ты звал меня?
— Я хотел предложить тебе сделку, великий маг, — сказал киммериец.
Тот вздернул бровь и глянул на Конана с нескрываемым недовольством.
— Ты полагаешь, глупец, что великому Велорнису будут интересны сделки с каким-то… как тебя зовут?
— Какой-то Конан из какой-то Киммерии, — сказал Конан. И добавил, не удержавшись: — В иных местах меня знают как Магову Смерть. Это потому, что я убил много колдунов и магов.
Последнее замечание Конана Велорнис пропустил мимо ушей. Он передернул острыми, вздыбленными плечами и раздул ноздри крупного горбатого носа.
— Говори о своем деле поскорее, иначе я убью тебя, — прошипел маг. — Ты начинаешь раздражать меня, Конан из Киммерии.
— Что ж, твое общество также не доставляет мне удовольствия, поэтому для нас обоих будет лучше, если мы покончим с делом поскорее, — согласился Конан. И махнул рукой в ту сторону, где сидел, скорчившись и приняв самый унылый вид, Саламар.
— Посмотри на этого человека, маг.
Велорнис медленно повернул голову и уставился на Саламара. Под тяжелым взглядом колдуна Саламар съежился. Он почувствовал, как мороз прошел по его коже колючими пальцами, как кровь в его жилах начала густеть и застывать: одна магия ощутила присутствие другой. «Как бы они не взорвались прямо в моем теле! — подумал гирканец панически. — Никогда не знаешь, что может произойти в подобном случае».
— Пусть подойдет, — велел колдун
Конан махнул Саламару:
— Приблизься. Господин желает рассмотреть тебя получше.
Саламар послушно встал и подошел поближе.
— Сними плащ, — приказал Конан.
Саламар скинул плащ и остался обнаженным по пояс. Конан хозяйским жестом похлопал его по плечу.
— Видишь? — обратился он к колдуну. — Это настоящие кхитайские письмена. Перед тобой — человек, который является магическим предметом. И я намерен продать его тебе. За очень не большую сумму — скажем, в сто золотых.
Колдун сморщил нос.
— Ты попросту разрисовал его ничего не значащими каракулями, а теперь пытаешься выклянчить у меня денег.
— Ничего подобного! — Конан выглядел по-настоящему рассерженным. — Неужели ты, великий стигийский маг, не умеешь читать кхитайские иероглифы? Говорю тебе, они настоящие. Один человек в Хезере — он, правда, умер во время землетрясения, но к делу это не относится, — словом, он прочитал иероглифы и сразу разобрал, что они подлинные. Он даже постиг их глубинный смысл, однако вновь обретенное знание ему не помогло, и он, как я уже упоминал, умер в Хезере.
Во время всей этой болтовни Велорнис внимательно рассматривал стоявшего перед ним Саламара. Гирканец ежился под тяжелым взглядом колдуна и, казалось, мечтал лишь об одном: оказаться как можно дальше от этого места.
— Сто золотых? — наконец проговорил Велорнис. — Не слишком ли много?
— Поверь, амулет действует, — сказал Конан и стукнул себя кулаком в грудь. — Еще как действует! Ты слыхал о землетрясении в Хезере?
— Ты упоминаешь о нем уже в третий раз, — сказал маг. — Что такого примечательного в этом землетрясении?
— О, много… Но главное — оно случилось благодаря кое-чьему вмешательству. Очень могущественный талисман. Бьет без промаха. У тебя есть враги? Может быть, неосуществленные желания? О, колдун, я, может быть, и ненавижу все ваше племя, однако не стал бы предлагать неработающий амулет даже врагу.
— Почему, в таком случае, ты продаешь его мне?
— Две причины. — Конан поднял два растопыренных пальца. — Во-первых, мне нужны деньги, а ты готов заплатить. Во-вторых, мне нужны большие деньги, а у тебя как раз и имеются большие деньги. Ну как, убедил я тебя?
Маг щелкнул пальцами, и в руке у него появился мешочек, расшитый золотом и стеклярусом. Велорнис встряхнул его, и Конан услышал, как звенят золотые монеты.
— Можешь не пересчитывать, — молвил Велорнис, — ровно сто.
— Э нет, — проговорил Конан, — а как я узнаю, что эти монеты — не иллюзия? Для такого, как ты, создать из воздуха видимость золотых монет — пара пустяков.
— Уверяю тебя, эти монеты так же истинны, как и иероглифы на коже твоего раба, — произнес волшебник. — Если ты обманул меня, и этот человек, которого ты мне продал, окажется ничем, монеты исчезнут; если же он действительно является живым магическим предметом — монеты останутся у тебя, и никто не усомнится в их подлинности.