Комякова была старшей сестрой брата. Ее младший брат, как и отец, стал военным, после суворовского закончил еще одно училище, мотался по военным городкам на Севере, а потом в Сибири, постепенно вырастая в чине. Виделись они редко. Парень он был неплохой, но занимались они разными вещами и общего с годами становилось все меньше. Антон же был младшим братом сестры. Жила его сестра тоже в другом городе и тоже занималась совсем другими делами, но детская привычка в том, чтобы его по-прежнему бескорыстно опекала сначала маленькая, а потом уже взросла женщина, в нем оставалась. И вот, при этом их первом, с глазу на глаз, разговоре в больничном дворике Комякова сразу почувствовала в нем нуждающегося в опеке младшего брата, а он – старшую сестру, в опеке которой нуждался и которой доверял. Состояние душевного комфорта в этом союзе было взаимным. Комякова к тому времени уже два раза побывала замужем, была опытней и искушенней и, оказывается, именно она помогла ему завоевать Инну Муромцеву. Другой вопрос – зачем? («Зачем? Зачем ему была эта засранка?» – несколько раз выкрикнула Комякова, только чуть отошедшая от спазма сосудов.) Разговоры между ними велись самые доверительные и, как это ни странно, обнаружилось много общего - во всяком случае, общественный темперамент был у обоих. Конечно, были между ними и ссоры, и разногласия. Как в любой семье. Но как и в любой семье, они проходили почти без следа, а равновесие и чувство надежности оставались. Еще более крепкое, может быть, чем чувство к конкретным родным, потому что именно в таких вещах, в дружбе, в чувстве к чужому, менее знакомому человеку, конечно же, в молодости и только в молодости, проявляется потребность в идеале и надежда на идеал. И это, как жажда.
Худош же был старшим братом – абсолютным лидером, мир между ним и Комяковой был невозможен.
Так что, Комякова проиграла, а Худош выиграл. Журнал, милый сердцу Комяковой, был закрыт, отлажена надежная система по продаже подержанных автомобилей и даже заведен новый отдел снабжения. Конечно, Комякова любила своих авторов – всех этих растерянных, обедневших писателей, отставных полковников, старых артистов, пишущих мемуары, странных молодых людей, упрямо слагающих стихотворные строки, наперекор времени, не нуждающемуся в поэзии. Конечно… Но Киру-то не обманешь, если честно, дело было не только в этом. Главное было в том, что она п р о и г р а л а. И вот это-то она переживала больше всего.
Кира думала, что Комякова раскиснет и спазмы сосудов пойдут у нее один за другим, и даже готовила себя к этому, и даже готова была сбежать, симулировать болезнь или какие-нибудь другие неожиданные обстоятельства… Но произошло как раз то, чего она совсем не ждала. Комякова, напротив, от нее отдалилась. Был момент, когда Кира просто отключила телефон, - всегда можно сослаться на неисправность. Но первая же не выдержала и подключила опять, в тот же день. Однако, прошел день, другой, третий – Комякова не звонила. На четвертый день Кира с утра отправилась к ней…
Комякову она застала совершенно в новом виде. Она сделала себе новую, модную стрижку и одежда на ней была новая и стильная, чрезвычайно ей идущая. Было ей в то время немногим за сорок, но выглядела она теперь гораздо моложе. Была Комякова не одна, на диване за столиком сидел молодой человек довольно странной наружности – половина его волос была темного цвета, половина совсем светлая. Небольшого росточка, он сидел, положа ногу на ногу и в глаза сразу бросились его туфли на высоком, почти женском каблуке. Пил кофе, приготовленный, надо полагать, самой Комяковой.
- Знакомься, - сказала Комякова. – Володя. Мой стилист.
Володя неторопливо допил кофе и простился, чуть пришептывая на букву «с».
На тот же вечер у Комковой была назначена встреча с каким-то влиятельным австрийцем. Встреча должна была состояться в ресторане при гостинице, в которой этому австрийцу был заказан номер. Туда же был приглашен и Худош. Киру, на этот раз, Комякова с собой не взяла. Более того, позвонила вечером и чуть ли не официально сказала, что отправляет ее в оплачиваемый отпуск на неопределенный срок…
За несколько дней Кира переделала все домашние свои дела и стала скучать. Муж как раз в это время был особенно занят. Сын после школы ходил в бассейн. От прежних своих подруг она тоже немного отдалилась, во всяком случае, привычки к каждодневному общению, хотя бы по телефону, уже не было, и ей стало казаться, что ее просто использовали и выбросили. Очень неприятное чувство. И когда недели через две Комякова призвала ее к себе, она была рада.