Антон пережил эту историю стоически, ни с кем не делился, не обсуждал, не отвечал на бестактные вопросы. По дочке тосковал, конечно, но справился и с этим. На очередных выборах прошел депутатом в госдуму, окончательно забросил холдинг (еще и потому что, хоть никаких внешних причин для разрыва с Комяковой у него не было, ему почему-то не хотелось ее видеть). Так что стала Комякова в холдинге полновластной хозяйкой. Через несколько месяцев она сократила торговый отдел… И Худош тоже исчез… Навсегда. Из ее жизни. К Кире она относилась по-прежнему тепло, но совсем уже отстраненно. Она победила и больше в ней не нуждалась. И когда Кира заметила, что хотела бы вернуться на телевидение, сказала:
- Я тоже об этом думала. Что тебе ходить в домработницах.
И помогла устроиться на очень неплохую должность. На прощание они немного выпили. Они сидели в чистенькой, обновленной квартирке Комяковой и расслабленно потягивали молочный итальянский ликер, заедая крошечным, воздушным печеньем. Питье и закуска для настоящих дам. И Комякова сказала:
- Вот интересно? Я иногда думаю… Что было бы, если б я отправилась на свидание к Яшке Гинзбургу и не перелезла тогда через забор?..
II
Иногда Кира думала о своей судьбе… Ведь есть же такое понятие – судьба. Неожиданные встречи, счастливые совпадения, моменты, когда жизнь поворачивается и течет уже совсем по другому руслу. Но это все у других. Она же жила, как будто бы вовсе без судьбы, ровно, в одну сторону, с одним мужем, в одной квартире… Только годы тихо, но упорно ползли от января к декабрю по замкнутому кругу. Это и есть моя судьба, - думала Кира с грустью.
Была ли судьба у Комяковой? Комякова сама была своей судьбой, как Кира была своей. Но связь между этими двумя судьбами оставалась.
Иногда Комякова ей снилась. Обычно они шли куда-то или ехали, в смутных, непонятных обстоятельствах, как это и бывает во сне. Было, летели на самолете, и Комякова кричала ей: «Посмотри вниз!», но Кира боялась и не смотрела. Как-то, в ночь с четверга на пятницу, а с четверга на пятницу, по мнению некоторых, снятся вещие сны, Кире приснилось, что они с Комяковой пробираются по какой-то незнакомой, грязной, замусоренной улице и в руках тащат целлофановые пакеты, тоже набитые абы чем. Проснувшись, она подумала, что у Комяковой непременно должны быть неприятности. В тот же день она услышала, что холдинг, которым та управляла, обанкротился.
Антон пришел к Комяковой около полуночи. Увидав в дверном глазке его круглое лицо, Комякова сначала хотела не открывать.
- Это я, - сказал Антон. – Один, - и приблизил к глазку свой глаз, как бы заглядывая в квартиру.
Они постояли так немного, глядя друг на друга, глаз в глаз… И Комякова открыла.
Она еще не ложилась и даже не переоделась в халат. Каждый вечер теперь она выпивала несколько рюмок какого-нибудь крепкого напитка – коньяка или виски и, забравшись с ногами в кресло, вырубив у телевизора звук, разговаривала сама с собой. Впустив Антона в квартиру, она заняла прежнее место и только бутылку коньяка быстро спрятала под журнальный столик. Впрочем, Антон ее заметил.
- Я тебе говорил, - сказал Антон, усаживаясь напротив. – С самого начала.
- Знаешь, - сказала Комякова. – Знаешь… Пошел бы ты куда подальше…
- Я-то пойду, - сказал Антон. – А ты куда пойдешь?
- Туда же, - сказала Комякова. – Куда подальше.
- Надо подумать, - сказал Антон. Он нахмурился, и его круглое лицо стало напоминать лицо состарившегося мальчика. – У тебя что-нибудь осталось?
- В смысле? – сказала Комякова. – Ты деньги имеешь в виду?
- Да, конечно, - сказал Антон.
- Нет, - сказала Комякова. – Ничего. Только эта квартира.
- Ну ты даешь! – сказал Антон.
- Даю, - сказала Комякова.
- Кто же так делает?
- Я и делаю…
Помолчали.
- Тебе-то что, - сказала Комякова. – Ты же меня не простишь…
- За Инку? – сказал Антон. – Да ладно! При чем здесь – прощу или не прощу… Может, это и к лучшему. И так все долго тянулось.
- Долго, - подтвердила Комякова.
- Надо подумать, - опять сказал Антон.
- Если уж думать, думай быстрее, - сказала Комякова капризно. – Мне завтра уже есть нечего.