Возможно из-за всего этого она так увлеклась дачей.
Дача досталась мужу по наследству от отца и, чтобы рассчитаться со старшим братом, у которого дача была, но на наследство он тоже претендовал, они выложили последние сбережения и даже немного одолжили. Дача была старая, запущенная, с деревянным, хилым, двухэтажным домиком, с заросшим бурьяном стандартным участком, по которому торчали искривленные убогие яблоньки и выродившиеся кусты не плодоносящей черной смородины. С отцом, жинившимся вторично, муж не очень-то ладил, но когда отец вторично овдовел, все-таки навещал его и привозил продукты. Кира же на этой даче не была ни разу.
Первый раз она приехала туда осенью. День был холодный и ясный, на соседних дачах жгли траву, пахло свежестью и дымом. В домике было страшно запущено, повсюду валялись старая одежда и изношенная обувь, а в закопченном кухонном сервантике громоздились пожелтевшие тарелки с такой застарелой въевшейся грязью, что отмыть их было уже невозможно. Но мысль, что все это уже принадлежит ей, придавала ее чувствам совсем другой оттенок. Кира вышла на крыльцо и опять вдохнула сырой, свежий воздух осени и запах близкой, не упакованной в асфальт земли. И ей вдруг стало так хорошо на этом крошечном пространстве, как не было уже давно. Словно и ветер, и запахи, и небо над головой, и птицы, пролетавшие мимо, в этом особом месте были ее и только ее.
Короче, подсела она на эту дачу… Каждую субботу, каждую свободную минуту рвалась только туда. Тем более, от города она была недалеко. Она вымыла и выскребла домик, безжалостно вывезла на маленькой тележке хлам чужой, прожитой жизни – все это тряпье, склянки из-под лекарств, старый радиоприемник, треснувшие елочные игрушки… Сама оклеила стены недорогими обоями, повесила на окнах новые, кокетливые занавески, нашила из лоскутков одеял, покрывал, навязала половичков и, после мучительной борьбы с лопатой и неподатливой, запущенной землей даже как-то привела в порядок участок. Весной она заставила рассадой все подоконники и накупила книг из серии «Ваш огород». Все мысли ее теперь были заполнены дачей, что прибить, что доделать, что достроить, приятным таким мечтам, сладким, почти как в детстве. И вот как-то утром, когда она собиралась на дачу и одновременно предавалась мечтам, опять позвонила Комякова.
- Привет, - сказала Комякова.
- Привет, - сказала Кира.
- Надо жить, а следовательно надо есть, - сказала Комякова.
- Да неужели? – сказала Кира.
- У всех этих мерзавцев, с которыми я работала, деньги были на первом месте, - сказала Комякова, великодушно не обращая внимания на Кирин прикол.
У тебя-то они тоже были, – подумала Кира.
- Есть идея, - сказала Комякова. – Человек нужен. Одна я не справлюсь.
Только не я! – подумала Кира, а сама сказала:
- А что?
- Приезжай, - сказала Комякова. – Обсудим.
И Кира, вместо того, чтобы отвезти на дачу очередную порцию рассады, посадить крочешный лук-севок и вообще отдохнуть душой, проклиная все на свете, а главное – себя, поехала к Комяковой.
Комякова была полна энергии. В джинсах, обтягивающих ее уже заметно распустившийся животик, она носилась по прихожей, заваленной какими-то тюками. На ходу бросив Кире:
- Бутерброды взяла?
- Какие бутерброды? – удивилась Кира.
- Ладно, - сказала Комякова. – На месте что-нибудь купим. (Судя по всему «обсуждать» что-то с Кирой она и не собиралась.)
Зазвонил телефон.
- Это такси! – сказала Комякова. – Что-то дотянем. Остальное буду подвозить. Ну, понесли!
И приподняла один из тюков. Кире ничего не оставалось, как подхватить его с другой стороны. Тюки были тяжелыми, но не настолько, чтобы вдвоем они не смогли их поднять. Надо отдать должное, Комякова шла первой и, когда спускались по лестнице, основная тяжесть приходилась на нее.—лицо у нее взмокло и покраснело от напряжения, но она не жаловалась. Таким образом они спустили три тюка и погрузили в уже поджидающее у подъезда такси. Поехали. На Киру навалилась какая-то тупая покорность, и она даже не спрашивала, куда они едут. А приехали они на вещевой рынок в самом дальнем конце города на месте какого-то заброшенного стадиона. Над трибунами стадиона еще оскаливались лозунги былых времен, но часть букв уже исчезла и выглядели эти призывы примерно так: «ПУТЬ К КОМ..У», «ПАРТИЯ… НАРОД… ЕД…» или еще лаконичнее «П…Н…ЕД».Такая китайская грамота для человека непосвященного, но нечто вполне понятное для человека, прожившего в этой стране жизнь. Комякова приоткрыла дверцу машины и подозвала каких-то парней. Те немного поторговались, вытащили тюки и понесли, куда указывала Комякова. Нести было довольно далеко, за стадион, к длинному прилавку из досок, на котором разложена была всякая всячина от обуви до японских дешевых часов. Свободного места на прилавке не было, но Комякова вытащила какую-то бумажку и стала совать ее под нос по-очереди всем продавцам, в результате они потеснились. Сопротивление оказал только один – высокий, худой парень, торговавший часами. Тогда Комякова, как бы насквозь просверливая его глазами, произнесла длинную, витиеватую фразу, состоявшую исключительно из одних фамилий. Парень оторопел и, на всякий случай, тоже потеснился. («Кого это ты называла?» – спустя время спросила Кира у Комяковой. «А, - не все ли равно, - ответила Комякова легкомысленно. – Что в голову пришло.» Короче, «П… Н… ЕД». )