- Да брось, он был умеренный.
- Ну, в оппозиции, так в оппозиции, не все ли равно.
- Да, если не брать за это деньги.
- Все партии берут деньги, иначе как им существовать.
- Разные деньги и из разных мест. Ты что, не понимаешь? – лицо Саши даже залила краска. – Он в оппозиции, потому что там больше платят! Только и всего.
- Думаешь, он собирается в президенты?
- Уже не знаю, куда он собирается.
- Антон честолюбивый…
- Скажи лучше – властолюбивый!
- Может быть. Но не настолько любит деньги.
- Выходит, настолько. Идеи, идеалы, мировоззрение… Да фигня все это! Ты давно его не видела.
- Несколько лет.
- Женился недавно.
- На этой дикторше?
Саша посмотрел на нее даже как-то снисходительно и сказал, напирая на каждое слово:
- На однокласснице моей дочери… - добавил после паузы. – Я двадцать пять лет живу с одной и той же женщиной. У нас всякое бывало, но меня это устраивает. Я с ней живу и буду жить всю мою жизнь.
- Замечательно! – сказала Комякова. – Ты – постоянный.
- Да, я – постоянный, - подтвердил Саша Тузырин.
- Может, это Инка его испортила… - сказала Комякова задумчиво.
- Не оправдывай.
- Я три раза была замужем. Что я от этого, хуже?
- Ты женщина, - сказал Саша Тузырин. – С тебя спрос меньше.
- Опять! – сказала Комякова. - Спрос со всех одинаков. Возможности разные.
- Ладно, - сказал Саша. – Просто у него нутро гнилое. Вот он и влез по уши в дерьмо. Ты-то всегда считала его цельной натурой.
- Считала, - сказала Комякова, допивая кофе. – Цельной…
- Не разглядела, матушка… Я всегда знал, что он из себя представляет. Еще когда мы это письмо писали. Он меня тогда и за мусор не считал.
- Простить не можешь, - сказала Комякова.
Действительно, был случай, на каком-то совещании или съезде, когда Антон с Сашей не поздоровался. Скорее всего, не по злому умыслу, просто не заметил. Скользнул взглядом, как по пустому месту… И маленький, щуплый Саша Тузырин, родом из захолустного провинциального городка, почти деревни, живший в общежитии и питавшийся порой одной картошкой (часть зарплаты отсылал матери, часть откладывал на квартиру), был так уязвлен, что это запомнил. А ведь именно такое люди и помнят.
Поговорили еще… Ни о чем… О ценах на продукты в разных странах, о курсе доллара, о том, где лучше покупать одежду. Новый телефон Антона он ей дал.
- Вы по какому вопросу? – спросил сухой, официальный голос. (Прежние секретарши Антона были полюбезнее.)
- По личному, - сказала Комякова.
- Можно конкретней.
- Передайте, что приехала Комякова. Она на прежнем месте, - сказала о себе Комякова в третьем лице.
Антон перезвонил через пятнадцать минут.
- Привет, - сказал Антон.
- Привет, - сказала Комякова.
- Ты где пропадала?
- Мир велик, - сказала Комякова уклончиво.
- Ты хочешь сказать – в ширь?
- И в ширь, и в глубь, - сказала Комякова.
- Ну, - сказал Антон после паузы. – Ты не переменилась. Я как-нибудь позвоню. Встретимся.
Но он не позвонил ни через несколько дней, ни через неделю…
Комякова потихоньку приводила в порядок квартиру, безжалостно выбрасывала старые вещи и встречалась с приятелями. И у нее появилось чувство, что при всей непреклонной, постоянной изменчивости жизни, что-то все-таки остается неизменным, как печать, поставленная каждому судьбой еще при рождении. Люди могли стареть, менять работы и квартиры, но теми же оставались отношения между супругами или с детьми и, казалось, что все равно по сути ничего не меняется.
У одноклассницы Наташи, когда-то хорошенькой, веселой блондиночки, теперь крашеной, усталой женщины были все те же ссоры с мужем, после которых она целыми днями сидела неподвижно, как каменная, курила и смотрела в окно. Они жили уже целую вечность и вечность продолжались эти ссоры, и ни он, ни она ничего не могли с этим поделать – ни перестать мучить друг друга, ни разойтись.
У однокурсницы Кати, известной журналистки, суровой, застегнутой на все пуговицы женщины, сын по-прежнему вымогал деньги. В детстве, подвижный, живой мальчик, он бросался на пол, колотил руками и ногами, чтобы выпросить дорогую игрушку. Теперь, опущенный, помятый мужчина, переменивший много работ и много женщин, он находил более изощренные способы, а если это не помогало, доходил до угроз… Но как тогда, так и теперь… она отдавала, одно за другим все, что имела, работала, как каторжная, скрывая ото всех свою окончательную нищету. Комякова выслушивала исповеди, вникала в детали, но ничего не советовала. Что посоветуешь? (Врач, исцелися сам!) Конечно, она навестила и Киру.
Но тут надо сказать, что за это время произошло с Кирой. А произошло вот что. Главное. Сын-то вырос. А она и не заметила – как. Вырос. В большого, довольно упитанного парня, вполне симпатичную особь мужского пола. Со своим характером, привычками и приоритетами. А когда он вырос, Кира и задумалась почему-то о своем характере, привычках и приоритетах… Да были ли они? Вроде, и не были. А что было-то? Была вечная озабоченность – накормить, одеть, обуть, да как он там, да что с ним? Да что с мужем? И ничего больше, кроме этой заботы. Ну, конечно, еще какая-то жизнь, работа, дача, подруги, сплетни, посиделки за бутылочкой винца, что-то прочла, о чем-то услышала… Ну это уже так, не существенно…