- Завистливые, такие завистливые! – и стукнула кулачком по столу.
Женщина, подававшая на стол, была рядом. Комякова почувствовала ее внимательный, пристальный взгляд…
В этот момент вернулся Антон. Он тут же оценил ситуацию, но на его лице не отразилось никаких чувств.
- Подойди к ребенку, - сказал он жене мягко и успокаивающе дотронулся до ее плеча. Потом повернулся к Комяковой. – Пойдем, поговорим…
Они прошли вглубь дома, зашли в большую комнату с огромным во всю стену окном. Из окна был виден довольно-таки куцый садик, за ним уже шла дорога, выходившая на шоссе. И хорошо видно само шоссе, протянувшееся от одного края горизонта к другому. Антон окинул комнату взглядом человека, который здесь недавно и еще не чувствует себя хозяином среди чужих стен и не им купленных и расставленных вещей, и сел в угол дивана.
- Говорить-то, собственно, не о чем, - сказал Антон и холодно и как-то отстраненно посмотрел на Комякову. – Мила хотела с тобой встретиться.
- С Милой мы уже поговорили, - сказала Комякова. – Тебе не везет с женщинами. Даже Инка была умнее. Где она, кстати?
- Мне не интересно, - сказал Антон.
- А дочь?
- Тоже.
- Не интересно?
- Нет.
- Она-то здесь при чем?
По шоссе за окном шли машины. Шум сюда не долетал – одна за другой они молчаливо передвигались в пространстве…
- А знаешь, почему тебе не везет с женщинами?
- Почему? - спросил Антон равнодушно, не вкладывая в вопрос вопроса.
- Не обижайся, конечно… Из-за твоего тщеславия. Когда-то тебе была нужна сама красивая, теперь – самая молодая.
В углу прямо на полу стоял телевизор. Антон рассеянно взял пульт и стал переключать программы. Шли новости. На экране, как в добрые старые времена, мелькало одно и то же лицо.
- Хочешь стать президентом? – спросила Комякова.
- Нет, - сказал Антон. – Я не сумасшедший. Не
получится. Это надолго. Моей жизни не хватит. В этой стране – перемены временное явление. Свойство больших масс… Пока бегут – бегут, а уж если встали, так встали.
И тут Комякова задала вопрос, ради которого, возможно даже не отдавая себе отчета, сюда и ехала:
- Зачем ты меня тогда сдал?
Вопрос был Антону неприятен. Первый раз за всю эту встречу он переменился в лице, первый раз его что-то укололо. Но он ответил.
- Если бы не это, потом было бы хуже. Для тебя. Это мужские забавы.
- Да пошли вы… - сказала Комякова. – Ты всегда вывернешься.
И замолчала. Антон тоже молчал. Опять стал переключать программы. На одной задержался. Эстрадный певец пел какую-то бессмысленную, дурацкую песню, в которой были не слова, а какие-то огрызки слов.
- Меня убьют… - вдруг быстро сказал Антон.
- Что? – сказала Комякова.
Антон не стал повторять, только добавил:
- Это меня не волнует. Я – перегорел.
Комякова посмотрела на его лицо. Оно ничего не выражало, совершенно ничего, и глаза были пустые.
- Ты эгоист, - сказала Комякова.
- Наверное, - сказал Антон. – Поздно меняться.
Жена Антона не вышла провожать. В окне второго этажа Комякова заметила ее лицо, а потом лицо женщины, подававшей на стол во время обеда. Лица были похожи -–только одна с косой, короной уложенной на голове, вторая – с короткой, обскубанной стрижкой. Только тут Комякова сообразила – должно быть, это мать и дочь.
Каждый день звонил муж и торопил с отъездом. Комякова завершила все дела, поставила на бессмысленные по ее мнению, но необходимые по мнению других бумаги последние печати, собралась и купила билеты на самолет. В последний момент, как всегда, на окончательные сборы не хватило лишнего часа, она завозилась, спать легла поздно, а потом долго не могла заснуть. И только-только задремала, как раздался телефонный звонок. Комякова протянула руку и сняла трубку своего старого, допотопного телефона. Звонил Саша Тузырин.
- Выйди к подъезду,- сказал Саша Тузырин. – Я уже иду.
Комякова посмотрела на часы – было четыре. За окном пробивался рассвет. Она натянула какую-то одежду и выскочила из дома. Было не холодно, но ее знобило, трясло такой мелкой-мелкой дрожью, даже зубы стучали… Саша подошел почти сразу.
- Антона убили, - сказал Саша Тузырин.
- Когда? – спросила Комякова.
- Этим вечером.
- Кто? – спросила Комякова.
- Так тебе и скажут.
Они вышли на улицу и стали бродить по этой недлинной улице Красной из конца в конец. Взад и вперед. Туда и обратно. Постепенно солнце стало заливать улицу Красную все больше и больше, пока не залило ее всю своим божественным, слепящим сиянием. Проехало несколько машин, на соседней улице задребезжал троллейбус, показались прохожие, с удивлением поглядывавшие на странную пару – растерянного, коренастого, широкого мужчину в тренировочных штанах и лаковых туфлях без носков, и бледную женщину с бигудями на голове.