Ехали в дом-музей какого-то поэта, его фамилию Комякова так и не запомнила.
- Поэт, конечно, третьестепенный, - сообщила Надя по дороге. – Но у него гостили такие люди, как Гете и Бетховен. Вообще, атмосфера…
Атмосфера действительно была. В этом большом, деревянном, скрипучем доме, со старинной мебелью, облупленными безделушками, истертыми, изжеванными временем ветхими коврами и портретами людей, живших два века назад и теперь глядящих на посетителей с этих портретов грустно и чуть с обидой, будто спрашивали: «Вот мы жили-жили, ну так и что? Вы даже наших имен не знаете…» Их обида была вполне справедлива, потому что имена-то были известны и хозяева дома, потомки третьестепенного поэта, произносили их с чувством и благоговением, но из сознания слушателей, не бывших их потомками, они вылетали тут же, даже на секунду не задержавшись.
Была там и комнатка, к которой, скорее, подошло бы название «каморка», в которой живал Гете. Там стояли большая кровать, - Гете-то, надо полагать, был человеком не низкорослым, - комод, какая-то утварь для утреннего и вечернего туалета и, конечно же, увесистый ночной горшок. В соседней «каморке», по словам хозяев, потомков треьестепенного поэта, за хрупким столиком он работал.
- Да, - сказала Надя, скептически оглядывая все это нехитрое хозяйство. – Можно себе представить… Жили при свечах, ездили исключительно на лошадях. Осенью бури, ветер, природа вокруг завывает, крыша грохочет… Бетховен играет Апоссионату, Наполеон Европу перепахивает. Кто скачет, кто мчится под хладною мглой. Но вот что интересно… - вдруг сказала она. – Кто за ним горшок выносил? Ты можешь себе представить, чтобы по утрам Гете спускался по вот этой лестнице и нес свой ночной горшок?
- Не могу представить, - сказала Комякова. – Слуги, конечно.
- Мне бы это было неприятно, - сказала Надя в своей обычной манере, серьезно и задумчиво, - если бы кто-нибудь выносил за мной ночной горшок.
- Странные мысли тебе приходят в голову, - сказала Комякова.
- Ага, - согласилась Надя. – Значит, не так-то плохо они жили…
Надя не разговаривала за рулем. В это время она думала. О своих формулах, в основном. Но и посторонние мысли, вроде ночного горшка Гете, иногда залетали. Комякова же расположилась на заднем сидении и задремала. Нельзя сказать, что экскурсия произвела на нее впечатление. Она вообще не любила затхлость старины, мумифицированные, затертые вещи, пожелтевшие, рассыпающиеся манускрипты, короче, законсервированное время, как никогда не любила консервы. И тем более было удивительно, что в дреме она тут же попала туда, в этот самый дом.
…Она стояла в дверях, ведущих в «каморку» Гете, с той самой кроватью и тем самым горшком под ним, а за окном бушевала темная и тревожная осенняя буря, о которой говорила Надя. Горела на комоде одинокая трепещущая свеча. Комякова услышала скрип на лестнице, осторожные, мягкие шаги и обернулась… Перед ней был невысокий мужчина лет сорока, с зачесанными за уши довольно длинными, темными волосами и очень бледным лицом, как раз таким был изображен на одном из портретов хозяин дома. Комякова поздоровалась и хозяин, тот самый третьестепенный поэт, ей учтиво ответил. На каком языке они говорили, Комякова не поняла, но общались они легко и свободно.
- Ну а где же Гете? – задала Комякова, возможно, не совсем тактичный вопрос.
- В Веймаре, - ответил Поэт кротко.
- Он по-прежнему бывает у вас в гостях?
- Я должен объясниться, мадам, - сказал Поэт с волнением в голосе. – Я должен сказать правду. Господин Гете был у меня только один раз, проездом, можно сказать, случайно… Время было позднее, погода не располагала и он заночевал…
- Но стихи он писал, вон в той комнате?
- Я должен сказать правду, мадам. Нет. Тогда все утро господин Гете просидел в гостиной, ни с кем не разговаривал, был не в духе и требовал лошадей…
Ветер за окном завыл сильнее и что-то застучало по крыше…
- А Бетховен? – спросила Комякова.
- Я не имел удовольствия быть знакомым с господином Бетховеном. Это все мои дети, а точнее – внук. В этом доме столько говорилось о господине Гете, что теперь я вынужден все время находиться здесь, а вдруг господин Гете еще заедет? Иначе, как-то непорядочно…