- А если не заедет? – спросила Комякова.
- Конечно, - согласился Поэт, - что можно требовать от небожителя? Может, случайно…
Он был очень симпатичным человеком, этот Поэт, на бледном лице задумчивые его глаза казались почти черными и от этого еще более задумчивыми. И Комякова пожалела, что так и не запомнила его имя и не поинтересовалась стихами. Ну а к Гете, который в этой истории был совсем не виноват, даже почувствовала откровенную неприязнь.
- Приехали! – послышался громкий голос Нади, распахнулась дверца машины. Надя тормошила ее довольно бесцеремонно. – Ну ты и сомлела, совсем раскисла.
- Спасибо, - пробормотала Комякова. – Все было замечательно.
В тот же вечер, в то самое зыбкое, промежуточное время, когда уже исчезает явь и еще не приходит сон, не приходит, но уже вторгается, наполняя освободившееся пространство отрывистыми видениями (буквой «н», или «м», или «л» на пути бегущей строки…), Комякова опять оказалась в этом доме…
Опять завывал за окном тревожный осенний ветер и третьестепенный Поэт со свечой тихо ходил по дому, томясь в ожидании Гете. Комякова спустилась по скрипучим ступеням вниз и подошла к двери… За ней, казалось, особенно свирепствует буря, она толкнула тяжелую дверь… В лицо полетели мокрые листья, ветер сбивал с ног, она наощупь шла в темноте по дорожке к воротам. За спиной чуть светило одинокое окно – в нем стоял Поэт со свечой и смотрел ей в след…
«Дверь – это всегда откуда-то куда-то», - подумала Комякова и толкнула дверь калитки, еще более тяжелую… но очутилась не на улице, на которой стоял дом Поэта, а на знакомой лестнице старого телевидения. Закончился рабочий день, мимо спешили озабоченные люди. Вдруг мелькнула клетчатая рубашка Моцарта.
- Моцарт! Моцарт! – закричала Комякова. – Стой! – и схватила его за рукав.
Моцарт остановился.
- Чего кричишь? Моцарт! Моцарт! Базар развела. Некогда мне.
- Ты видел Антона?
- Что видеть? Вот невидаль. Дома он у меня. С бабкой.
- Ты что?
- Куда ему еще было идти? Его пока не определили. В шахматы играем.
- Я могу его увидеть?
- Зачем? – сказал Моцарт. А потом сказал. – Нет.
- Почему? – спросила Комякова.
Моцарт посмотрел на нее строго и укоризненно:
- Откуда ты здесь взялась? Как-то нехорошо… Это тебе не «ха-ха».
- Я и не говорю, что это «ха-ха».
- Ты можешь не вернуться, - сказал Моцарт. – И определить тебя не определят и вернуться не вернешься. Так и будешь болтаться… - тут он приблизился к ней близко, очень близко и сказал в самое ухо, она слышала слова, но не чувствовала его дыхания. – Это все временно – и многозначительно кивнул на проносящуюся мимо толпу, а заодно и на окружающее их здание старого телевидения.
- Откуда ты знаешь? – спросила Комякова.
- Догадываюсь, - после этих слов Моцарт помчался вниз и исчез в дверях.
Тут Комяковой действительно стало страшно. Прежде она даже не думала о том, что может не вернуться. Сама эта мысль, сама возможность «невозвращения» показалась ей ужасной.
- Моцарт! – крикнула она жалобно.
И стала всматриваться в лица проходящих, надеясь встретить хотя бы Варенину. Но и Варениной среди них не было. Тогда она вспоминала Вахтера. Конечно! Как могла она о нем забыть? Она быстро спустилась вниз и подошла к дверям его комнатки. Дверь была приоткрыта, она постучала.
- Да… войдите… - раздался незнакомый голос.
На самом деле, на месте Вахтера был уже совсем другой человек. Где-то одного с ним возраста, но полная противоположность – чистенький, полный, лысый, добродушный. И все время что-то жевал… Настроение у него, судя по всему, было превосходное.
- Простите, - сказала Комякова. – А где же тот, кто работал здесь прежде?
- Вот уж не знаю, - сказал Новый Вахтер. – Чего не знаю, того не знаю.
- Я вижу, настроение у вас неплохое, - заметила Комякова.
- Конечно, - сказал Новый Вахтер и продолжал доверительно. – Вообще-то, я был атеистом… В детстве меня крестили, но по жизни я был атеистом. По убеждению. Потом, сами знаете, пропаганда… А как перевалило за пятьдесят, стало сердце прихватывать, так страх на меня напал… Такой страх, самого натурального жуткого качества.
- Страх чего? – поинтересовалась Комякова.
- Сами понимаете, чего… Смерти… Лежу ночью, к сердцу прислушиваюсь и все думаю – неужели вот так, все и вдруг ничего… Тьма кромешная, пустота, так сказать, полное отсутствие присутствия. Честно скажу, ум за разум заезжал, мыслимо ли такое представить?
- Выходит, зря боялись? – спросила Комякова.
- Зря не зря, а здесь тоже можно, - сказал Новый Вахтер и радостно добавил. – Даже вкусовые ощущения остались! – при этом он опять активно зажевал. – Главное, что-то есть! Что-то есть! А не эта проклятая пустота!