Не позволять ему дотрагиваться.
Джуда равнодушно отвернулся, делая вид, что ничего не заметил.
Он и подумать не мог, что однажды будет скучать по прикосновениям и — пусть случайным — объятиям. Его давно никто не касался, кроме как в перчатках, с медицинской целью.
Слишком давно.
***
Ярмарка поражала воображение.
Впрочем, Юга непременно бы отметил, что такое несчастное воображение, как у Выпь, смешно не поразить.
Выпь привычно прочесал глазами толпу, отмечая черноволосых и почти не видя людей другой масти. Как обязательное упражнение для глаз и развития внимания. Как дневная доза надежды.
На их оларов справедливо засматривались и несправедливо приценивались. Макон не торопился. Вел долгие беседы с коллегами, конкурентами и потенциальными покупателями, неспешно цедил с ними местный красный чай с корицей и перцем. Лучших зверей, чем у него, по всей ярмарке не сыскать было — экстерьер, выездка — Макон чувствовал себя уверенно, а покупатели ревниво отслеживали друг друга, смотрели на меру, постепенно накидывая цену.
Выпь уже знал суть ведения торговли. В Луте как заведено было: у каждой вещи, живой или нет, у каждого действия, была своя мера. Мера эта нарастала сама, точно ракушки на топляннике. Слаживалась из затраченных усилий, из сырой самоценности. Видна была истинная мера всем, всем понятна. А вот продавец уже сам волен был назначить цену: увеличить ту меру, накрутить, или, напротив, убавить. Но в ущерб себе кто будет торговать?
Правду сказать, ходили от братьев-Кремальеров специальных люди, смотрели-посматривали, какую цену купцы против меры ставили. Случалось, хватали за локти особо хапистых. Но на всех видоков не напасешься.
Так и жили, на том и кормились.
Медяна и Выпь оказались не у дел. Весь день шатались по ярмарке, глазели на чудеса и товары. Девушка очень скоро обзавелась целым выводком новых друзей. Выпь, к сожалению для себя, тоже.
Теперь они вдвоем сидели в каком-то заведении под полосатым тентом, пили кофе, бодрящий до пульсирующих глаз, а вокруг гомонила разношерстная публика, целовались, смеялись и пели.
— Ты точно решил уйти?
— Ага.
— Не передумаешь?
— Нет.
— А куда направишься?
Парень промолчал.
— Выпь! — девушка сердито стукнула кулаком по клетчатой скатерке, так, что испуганно подскочила и упала в обморок сахарница. — Почему я из тебя каждое словцо клещами вытягивать должна?!
— Извини, — Выпь отвлекся от рассматривания толпы, — я думаю податься на Хом Таурега. Мне предложили работу в заповеднике, там есть пара трудных шадо.
— Шадо? Это же звери воды?
— Ага. Хочу посмотреть, что можно сделать.
— Значит, ты пробудешь там с месяца два, оглядишься, убедишься, что на Хоме нет того, кого ищешь, и двинешься дальше. Верно?
Выпь улыбнулся, качая головой. Медяна вздохнула, понурившись и некрасиво поджав губы.
— Если бы не отец, я бы пошла с тобой. Вот честно.
— Спасибо, — даже растерялся Выпь.
Девушка в ответ лишь пробурчала что-то нелестное. Парень улыбнулся: слова любви и слова вражды чужого языка запали ему в память в первую очередь.
***
— Берем оларов, — сказал Волоха, поворачиваясь к команде.
Они только вернулись на корабеллу, спустя день шатаний по крикливой, до эпилепсии цветастой ярмарке.
— Тварей?!
Дятел же довольно потер руки:
— Ты зверушек видел? Выезжены на ять!
— И куда мы их? — Забеспокоился Буланко. — Еремия вообще согласится везти на себе животный груз? Чем кормить? А как держать? А они привиты?
Волоха не счел нужным отвечать. Еремия согласилась бы на все, что бы ни предложил ей ее капитан.
— Как сделаем? Припремся и заберем, мол, на халяву пробничек? Или животная инспекция?
Мусин возмущенно замахал руками:
— Возражаю! Днем да на глазах у всех это уж чересчур смело! Мы не театральная труппа, не следует эпатировать публику без нужды, это люди честного труда и у них есть вилы. Вежливее будет исполнить задуманное ночью, таки именно так поступают все приличные люди.
— Тем более что на ночь их на ярмарке оставляют, в загоне. — Буланко согласно прищелкнул пальцами и уточнил. — Правда, под охраной держат.
— Ой, не смеши. Охрана, ха, старик, сопляк да девка.
— Кстати, о сопляке, — Волоха глянул за борт, — он хороший конюх, олары его слушаются.
Старпом презрительно фыркнул:
— Да это просто тупой скот, вроде наших буренок. За любым пойдет.
— Не думаю, товарищи, — осторожно вмешался Мусин, — олары весьма сообразительны, проворны и опасны. Нам нужен этот юноша, с его помощью удастся без ущерба, лишнего шума и внимания поднять зверей на Еремию.
— Слышишь, Дятел?
— Да слышу, слышу. Так и быть, но после все равно пришью сучонка.
— Чем он тебе так не потрафил? — с нервным смешком заинтересовался Буланко.
— Ты глазенапы его видал? Тоска смертная. И собой странный, ровно не человечьей породы урод.
— Кракена возьмем?
— Не к чему лишний раз парня светить. Останется на корабелле, будет нашей страховкой.
— Жаль, юноша все рвался осмотреть ярмарку, — расстроился Мусин. — Надо будет захватить ему хотя бы петушка на палочке. Пусть всласть налижется!
— Еще раз повторяю — Третьим не бахвалимся. Теперь, всем внимание. План такой...
***
Джуда было скучно. На ярмарку его не пускали, и, пока команда развлекалась внизу, он, словно заправский юнга, отмывал Еремию. Пропасти-пасти Лута не боялся, как не боялся глубины Провалов. Нацепил наушники, взятые со Станции.
Абалоны, его любимые, ему с Башни привычные: для такого устройства из океана Хома Соларис брали особого моллюска, мясо ели, а раковины, хранящие и шелковистое тепло, и мерцающий свет, и перламутровую музыку, выдерживали особым манером. У истинных, не ленивых мастеров-звукарей получались чудесные абалоны. Помнили сотни мелодий, на голове сидели ровно, держались на прозрачной полой дуге, в которой циркулировала влага, питающая абалоны и приносящая новые звуки.
С абалонов-то Джуда и открыл в себе способность разбираться в ихоре. Ихор — кровь Лутова, про то все знали. Устройства на его основе жили, хранили в себе информацию, сообщали между собой людей. Мало было способников, разумеющих внутренние переборки ихора. Джуда же как знал, как видел — под его руками давно умолкшие ихоры оживали, возвращались к жизни… А стоило лишь раз с абалоном сладить, перегнать из ихора в дугу понравившуюся мелодию.
Ивановы ему свои игрушки поломанные таскали, у кого что. Джуда не отказывал, возился. Самому интересно было.
Особое внимание Джуда уделил оперению, почти до прозрачности оттер флаг, боковые движители, палубу. Большая девочка была довольна, Джуда слышал биение огромного сердца в толще тела.
Еще одной способностью истинных корабелл была возможность без препятствий, без разрешения Князя проходить зонтег Хома. Туда и, что самое важное, обратно. По словам участников экспедиции, это было чрезвычайно удобно при их работе.
Сегодня они должны были взять добычу и уйти. Надоело, в самом деле, висели на границе, как комар в янтаре. Выпасали, присматривались. Что их буи сторожевые не спалили, так за то голубиное зеркало благодарить следовало, капитанскую приблуду. Такая обманка была хитрая, отводила, морочила зрение и человекам, и автоматам.
Корабелла зашла в зонтег тихо-тихо, как самая черная ночь. Плавники не сияли, глостеры предусмотрительно убрали — с двух шагов не разглядеть.
Сработали красиво. Операция «Какая тварь украла олара?» прошла успешно. Как говорили Ивановы, без сучки и задора. Корабелла послушно вытянула крыло, подбирая людей, и тут же плавно пошла наверх.
На палубу толкнули пленников, взятых на жесткую привязь оларов споро закрепили у левого бока.
— Добро пожаловать на борт! — выплюнул Дятел, утирая разбитое лицо.
Джуда ухмыльнулся. Видать, злой цыган все-таки нарвался на крепкий честный кулак.