— Огня бы, прикурить дать чучелу, — выдохнул сквозь зубы, уклоняясь от летящей в глаза метелки.
Выпь не ответил, на руку принял крепкий жгут, натянул — обрезал ножом. Отнятый от общего тела кусок рассыпался пылью.
Но со всех сторон упрямо ползли новые, цеплялись за одежду, лезли в волосы, глаза, кололи и резали — подло, тонко и больно.
И развернуться негде было, Жилец словно закрыл их в себе, взял в кольцо, отнимая от корабеллы и людей. Да и какое дело Ивановым до них? Забава одна.
Дышать становилось тяжелее. Труха забивала нос, глаза и горло, ржаные полосы упрямо оплетали ноги, ковали руки. Жилец смеялся тихим шелестом, плел себе новых куколок.
Выпь ухватился за горло, когда его захлестнула ржано-ржавая петля, потянул ее прочь, сдирая кожу на пальцах. Задыхаясь, свалился на колени, близко увидел нацеленные в глаза соломки.
— Стой,— просипел.
Зажмурился невольно, когда укололо веки. Но дальше жгутики не полезли, застыли, прибитые голосом.
С ржаным переплелось, спелось черное. Разорвало соломенный ошейник. Юга ухватил друга за руку, помогая встать на ноги.
— Плащ, — сипло выдохнул Выпь.
Будто само в голове всплыло. Или Лут подсказал?
Ржаное почти похоронило под собой багряную шелковую лужицу накидки. Выпь ринулся к нему, отмахнулся ножом от хлестнувших плетеных хвостов, почти в тот же миг мертво завязших в черных волосах.
Ухватил пальцами скользкий, будто живой край ткани, рванул на себя и насадил на нож. Ткань лопнула не сразу, поддалась с тугим треском.
Залила грудь, руки черешневым цветом.
— Ай, да что ты возишься?! — Юга упал на колени рядом, вдвоем схватили плащ, раздирая напополам.
Запахло старой кровью и свежим огнем. Выпь глянул в лицо облюдку — скулы его блестели темным золотом, глаза были широко раскрыты, как Лутовы сеноты, и отражалось там большое, нажористое, невиданное прежде пламя.
Лут полыхал, как полдень лета.
Выпь выпрямился во весь рост, огляделся. Ржавье горело. Корабелла стояла по брюхо в кипящем, прозрачном огне. Ивановы же улыбались, а больше всех — капитан.
— Вор, — прохрипел Жиль, стягивая усыхающие щупы и сворачиваясь в тщедушного, худенького соломенного человечка, — обманщик подлый!
— Каков есть, не жалуюсь, — сдержанно усмехнулся русый, — тебе все бы куколки, а мне один убыток, людей не напасешься. Сочлись. Нечего было жадничать, такой кусок, — кивнул на Выпь и Юга, — даже тебе не отожрать.
Человечек завыл, бросился на капитана, да на полдороге вспыхнул, будто кто пламенем из ведра окатил. В хвойных глазах русого сгорел дотла, как лядащий факел.
— Ниче так, щеглы, — старпом снисходительно усмехнулся, плюнул за борт, в ответно застрекотавшее пламя, — дружно держались.
— Мудак ты, — без церемоний оскалился Юга, выдирая из волос жухлую рожь.
Цыган лишь раскатисто хохотнул, прикуривая от силящегося достать человека огневого щупальца. Капитан же подошел, хлопнул по плечу Выпь.
— Не серчай, Второй. С Жильцом разобраться давно пора было, обнаглел совсем. Кого в поле поймает, со всех плату требует, и не пустышку какую-нибудь, а живого человека. Жадный стал. И прижать его никак, только если одним ходом и поле запалить, и шкуру подрезать. А сам подумай, стал бы он ради скучной игрушки плащ скидывать?
Выпь кивнул, выдерживая пристальный холодный взгляд.
Иванов удовлетворенно стиснул пальцами его плечо.
— И хорошо. Рад, что без лишнего трепа все понятно.
Юга хотел что-то сказать — Выпь затылком это почуял, завел руку за спину, сжал горячее запястье. И только когда русый отвлекся, ушел к команде, развернулся к облюдку.
Третий хмурился. Свежие порезы ярко выделялись на смуглом лице. Будто кто из ревнивых гостей опять хлестнул наотмашь. Выпь моргнул, прогоняя воспоминание, сказал другое:
— Он спас тебя, помнишь?
— Но это не дает ему право играть нас, как карты!
— Такой человек. Иванов, что с него взять, — пожал плечами Выпь. — Спасибо, что на помощь пришел...
Юга не ответил, повернулся к Луту, привычно оседлал борт и уставился вниз. Не до конца разобранные волосы рвались черным пламенем, горячим дыханием Лута вздымались короной. Огонь нижнего уровня ярился, бросал змеистые всполохи на смуглую кожу, рыжим золотом оплетал косы.
Выпь молча встал рядом. Положил ладонь между острых лопаток и так держал, пока Юга не успокоился.
***
Тянуть дальше было нельзя. Дочь своего отца была решительной девушкой и то, что всерьез ее никто не воспринимал, оказалось весьма кстати.
После гибели лутовой твари команда увлеченно обсуждала что-то, сбившись в тесную группку. Девушка высмотрела Буланко — тот покраснел, виновато развел руками. Так мол и так, сама понимаешь.
Улыбнулась непослушными губами.
Понимаю. Но тогда и ты пойми.
Зверообразный старпом курил, лежа локтями на борту, скалил зубы вместе с патлатой чернявой шлюхой. Рыжая прошла мимо и легко, одним движением выхватила из-за широкого пояса ближайший револьвер.
Скакнула кошкой, уворачиваясь от захвата.
— Я жить хочу, — сказала громко, двумя руками сжимая шершавую рукоять чужого, тяжелого оружия.
В кого целиться, решить не могла, перебирала по людям.
Буланко, подлец? Дятел? Юга?
Русый капитан встал так, что дуло револьвера уткнулось ему в грудь. Закрыл собой весь обзор на арфу и экипаж. Какой правильный, какой отважный ублюдок. Понятно, почему команда так его любит. От него и девки портовые, наверное, с ума сходят.
Хорошо. Пусть так. Сам выбрал.
— Вы... — Девушка облизнула пересохшие губы. — Велите корабелле идти вниз. Я сойду.
— Медяна, — позвал Выпь, и девушка чуть вздрогнула от знакомого голоса, чужого на палубе врагов, — ты знаешь, что если убьешь капитана, корабелла омертвеет — в тот же миг?
— Тогда омертвеем мы все, — она некрасиво оскалилась.
— Я бы принял предложение, оно вполне разумно, тем более что твое присутствие на корабелле отныне не обязательно. — Медленно проговорил русый, внимательно наблюдая ее лицо, как добрый лекарь хворого. — Но, увы, мы в необитаемой зоне. Жилых Хомов здесь попросту нет.
И что ты будешь делать дальше?
Медяна краем глаза следила, как Ивановы берут их вынужденный дуэт в кольцо. Убьет она капитана или нет, конец один. В ближайший Лут.
— Скажите правду, Волоха. Вы же не собирались меня отпускать, так?
— Нет, — честно улыбнулся русый.
Так она и думала. Взяли с собой, как телка.
— Медяна, не надо.
— Выпь, заткнись.
Второй замолчал.
Девушка чуть сощурилась и решительно нажала на спусковой крючок. Щелкнуло.
В следующий миг ее уткнули животом в борт, так, что в лицо прыгнул Лут.
— Дятел, нет! Всем назад!— рявкнул над ухом капитан. — Я сам!
Медяна дернулась, зашипела, как поддетая на рогатую палку змея.
— Лучше убей меня или позволь своему псу прикончить, потому что я тебе не спущу, никогда, никогда!
— Значит, слушай сюда, рыжая, — шею сдавили железные пальцы, а хребет — железный голос, — мы пойдем через гармошку. Там любые рабочие руки на счету будут. Будешь хорошо себя вести, на обратном пути отпустим.
— С чего мне вам помогать? — огрызнулась Медяна. — С какого хрена мне вам вообще верить?
— Не с чего и не с какого. Сама выбирай: или я тебя отпускаю, чему моя команда будет безусловно рада, или идешь с нами.
— Почему вдруг такое милосердие?
Русый хмыкнул. Больно потянул за волосы, заглянул в лицо. Так близко, что перехватило дыхание.
— Ты храбрая. И наглая. Хорошим шанти будешь, Медяна.
— Пиратом?! Да я лучше сдохну!
Он рассмеялся, будто она сказала что-то до нелепости смешное. Сильный, отвратительно в себе, и людях своих, и планах своих уверенный. Иванов, чтоб его.