Рыжая злобно прищурилась. Стукнулась лбом в холодный борт.
— Хорошо.
— Вот и ладушки, — Волоха отпустил ее в тот же миг.
Отошел, словно потерял интерес. Небрежно повернулся спиной, будто вовсе не боялся, что девушка вдруг схватит за шею и утянет за собой в бездну. Наверное, так оно и было, они все мнили себя бессмертными, шанти, лутовы твари...
Медяна распрямилась, хмуро отвела волосы с лица, оглядела команду. Ей дружно, почти весело улыбались.
Живой не дамся, подумала девушка обреченно.
***
— Дятел! Какого рожна у тебя револьвер не заряжен?!
— Обижаешь, гаджо!
Русый вскинул руку.
Пуля рыбкой ушла в Лут.
— Э, бестолочь, зачем патроны тратишь?!
— Непорядок! А если бы враг? И осечка?
— Это револьвер, какая к хренам собачьим осечка-засечка?! У меня, ебврт, осечек вообще не бывает, ни с кем! А Чучело сам выбирает, когда шмалять, а когда молчать. Статут! И валентность у него что надо, не чета сопливкам гвардейским. — Цыган упер кулаки в бедра. — И что за манера такая дурная на вилы лезть, вот что бы я танцульке твоей сказал? Так и так, сдох ваш русак, а меня за это чисто символически пуантами до смерти забили бы, да? Таков твой замысел?
— Я не мог умереть, я еще не женился, — успокоил старпома Волоха.
— Рехнулся? — Дятлов обидно вытаращился, покрутил средним пальцем у виска. — Да ты никогда не женишься, гаджо.
Волоха улыбнулся. Вернул норовистый револьвер другу и подытожил.
— Значит, никогда не умру.
***
Все же, Юга был не до конца откровенен с Выпь. Если разбираться, честным он даже с собой не был, что уж говорить...
Может быть, он не скучал по общему климату нравов Сиаля, но по чему тосковал точно, так это по Провалам.
Ему их недоставало почти физически. Их яркой, оглушающей глубины. Чувства бездны под ногами. Возможности окунуться в эту бесконечность с головой, утянуть себя так глубоко, как только возможно. Пока воздух в легких не начнет гореть.
Лут облюдок воспринимал как суррогат. Паллиатив, усмехнулся, вспомнив терминологию Волохи. Эдакий Провал со своими душками и неисчерпаемым запасом энергичных дивных тварей.
Зачем он вернулся? Только потому, что обещал?
Старательно замалчиваемая мысль прошила ярким стежком, захлестнула горло петлей так, что Третий закашлялся, подавившись безвкусной душевой водой.
Не думать о Втором для него было все равно что не дышать. Не танцевать.
Нет, он вовсе не ждал его обратно. Не хотел ждать. Тогда уходил и верил — все, навсегда. В последний раз видятся.
И когда уже привык, приспособился, приучился — желтоглазый вновь объявился. Будто сам Лут свел. Дурная шутка вполне в его стиле.
Юга перекрыл воду, тщательно вытерся сероватым полотенцем. Еремия не заморачивалась с внутренним климатом, основное внимание уделялось броне и скорости.
Вышел из душевой и остановился, напоровшись, как животом на кол, на взгляд Выпь.
Тот сидел за столом, играл с волчком, забавной крутяшкой, прихваченной со Станции Ивановых. Третий приблизился, узкой ладонью сшиб на пол игрушку, сердито осведомился:
— Ай, и чего приперся на ночь глядя?
— Это Лут. Здесь всегда ночь.
— Не умничай. Или заняться больше нечем? К оларам своим вали, к девке рыжей... К Волохе, ты ему явно нравишься.
— Олары спят, Медяна злоумышляет, Волоха на вахте, — Второй нагнулся, подбирая с пола волчок.
Глянул снизу-вверх.
— Ты чего? — спросил.
Юга коротко мотнул головой, разбрызгивая капли воды. Мокрые волосы тяжко, жарко липли к спине, едва заметно шевелились, чуя настроение Третьего.
— Да вот, думаю, что не зря Голоса Вторых боялись. За тобой даже капитан последовал.
— Я ему не приказывал, — нахмурился Выпь, и Юга понял, что попал в цель.
— Да кто тебя разберет-поймет? Вдруг ты сейчас и со мной в те же игры играть вздумал?
— Я бы никогда не стал тебе приказывать. — Удивился желтоглазый. Откинулся на спинку стула. — Только не тебе.
— Почему вдруг? Велел бы смолкнуть, удобно же. Одно слово — и я что угодно, представь?
— Потому что это не правильно. Потому что это ты.
Юга знал этот упрямый тон и наклон головы. Выпь верил в то, что говорил и разубедить его никакая сила не могла.
Молча сел на узкую койку, взялся расчесывать волосы. Нервно облизал кромку зубов, заглатывая обратно вертящуюся на кончике языка чушь. Что за норов у него? Куча кусачих слов, и все обидные, все не те...
***
А если это правда? Выпь не мог не думать об этом. И не мог знать. Что если самым верным было продолжать молчать?
Вдруг его голос в самом деле воздействовал, против его воли, совсем самостоятельно? Что если все, с кем он имел дело, кто хорошо или плохо к нему относился, все были под влиянием? Медяна, Волоха.
Юга.
Второй покосился на Третьего. Сглотнул, коснулся пальцами ошейника.
Он никому прежде не рассказывал о своих беседах с Алисой. В них он чувствовал себя спокойно и уверенно, мог говорить-разговаривать без стеснения и контроля. Это же был просто сон... Но ему не хотелось спать. Хотелось разговаривать — с Третьим. Пусть у него это и выходило плохо. Из рук вон просто.
Как обычно.
— Эти твои олары, — вдруг произнес Юга, поднимая голову, — они действительно такие ценные-бесценные?
Выпь пожал плечами.
— Они умные создания. Хорошо выезжены. Дорогого стоят.
— Ты их сам объезжал?
— Ну да.
— Голосом? — подковырнул облюдок.
Второй нахмурился, но ответил честно:
— И голосом, и руками.
— А меня твои скотинки слушаться будут? — небрежно поинтересовался Юга.
Выпь встретился глазами с Третьим. Неуверенно улыбнулся.
— Прокатиться хочешь?
— Не отказался бы.
— Тебе понравится. — Второй обрадованно выпрямился, сверкнул глазами. — Морок мой, а Метелицу все же лучше Медяна ведет.
— Рыжуха твоя... — Юга притянул к груди колени. — Вы же вроде как парочка?
— Мы друзья, пожалуй. Она умная. Красивая. С ней интересно. Но мы не пара. А что, — спросил осторожно, — она тебе по нраву?
Юга даже рассмеялся от неожиданности.
— Эй, совсем нет! По мне, так она не красива и не интересна нисколько, уж прости, но вкус у тебя паршивый. Точно не умна, после сегодняшнего-то. Что ты в ней вообще нашел, кроме овечьих кудряшек и носа горбатого? Или тоже голосом взял?
Выпь закрутил волчок. Сипло поинтересовался, глядя на пляшущую игрушку:
— А мы... Мы с тобой — друзья, как, по-твоему?
— Издеваешься? — фыркнул Юга, прикрывая глаза. — Ты Второй, я Третий. Тут без шансов.
— Я не про это. Я про нас.
— Полтора года прошло, Выпь. Я сам не знаю, что со мной сделалось. Ты вот тоже изменился...
Второй провел ладонью по собранному из зеленых бус браслету.
Помолчал.
— Так — друзья?
Юга, туманно улыбаясь, отвел глаза, машинально перекидывая через плечо косу. Раньше, как помнил Выпь, он от волнения бусы перебирал. А теперь вот цепь оглаживал.
Третий вздрогнул и вытаращился, когда Выпь вдруг поймал его за волосы и притянул к себе. Постарался высвободиться рывком, но его держали крепко.
Захваты Второму всегда удавались, особенно поднаторел он в этом дурном, но нехитром деле за прошлые полтора года.
— Пастух, ты с ума съехал совсем? Что творишь?!
— Но что делать, если ты не отвечаешь?
Разным тебя видел, но когда такой вот — мне хоть на стенку лезь.
— И потому решил разозлить, значит?! — зарычал темноглазый, силясь выскользнуть на свободу.
— Ага. Лучше злиться, чем сопли на кулак мотать. Ты сам так говорил, помнишь?
Юга улыбнулся, как акула. Гибко развернулся, прошипел:
— Передергиваешь, пастух.
— Да хоть бы и так, — Выпь прямо смотрел ему в глаза. — Все лучше, чем тоска. Не люблю, когда ты молчишь и грустишь.