Юга поднял голову. Огонь тонул у него в глазах, как в Провалах.
Чуть шевельнулся, и лужа, растекшаяся по полу, шевельнулась тоже. Пастух отступил на шаг, внезапно осознав, что не вода это, а волосы.
Значит, тогда ему не привиделось.
Второй. Третий. Убить. Убить. Убить.
— Что со мной? — в ответ спросил Юга, и голос его был так безнадежно тих, что Выпь отставил страх — как табуретку — и шагнул в комнату.
Облюдок безучастно смотрел, как приближается Выпь, как замирает рядом. Волосы текли из его головы легким, густым потоком, широко разливались по комнате, ползли по стенам, спускались вниз, пронзая тело Дома, уходили в землю, в исходники воды Провалов... Выпь стиснул зубы, отгоняя морок.
Опустился рядом, плечом задев плечо.
— Заберут и сожгут, заберут и сожгут, сожгут, сожгут, — монотонно проговорил, чуть раскачиваясь, Юга.
— Нет.
— Всех подменышей, всех чернышей, у меня гниль внутри, неужели не видишь...
— Нет.
— Что же такое, что во мне, что я, — Юга судорожно стиснул колени.
Едва ли он слышал, что ему отвечали, едва ли нуждался в словах.
Выпь неловко разжал смуглые пальцы, крепко взял в ладонь. Глубоко вздохнул — и заговорил чисто, гладко, как в жизни не случалось:
— Ты — это ты, Юга. Что бы ни случилось — всегда ты. Третий. Облюдок. Чужой своей матери, чужак своему стану. Храбрый. Стойкий. Злой. Ты танцор. И шлюха. Но — мой единственный друг. Юга.
И на последнем слове понял — все. Исчерпал запас красноречия на свет и тьму вперед.
Юга повернул голову, словно только-только его заметил. В темных глазах ничего нельзя было разглядеть.
Протянул руку, отвел ворот вытертой пастушьей куртки, коснулся новоделанного ошейника. Выпь не отодвинулся, сглотнул и покорно задрал колючий подбородок, позволяя чужим пальцам исследовать фильтры. Контраст между как всегда горячей кожей облюдка и непривычным холодком «украшения» рождал странные ощущения. Не неприятные, нет. Но странные. Юга тяжело вздохнул и промолчал.
Когда Полог сделался нежно-алым, с холодной прозеленью, волосы вновь были волосами, непроницаемо черными, лежащими на спине гладкими косами. Юга давно спал, а Выпь дремал урывками, иногда вздрагивая и вскидываясь.
Патруль не пришел.
Явился другой.
— Гаер, — опознал Выпь, бессонно раскрывая глаза на гостя, переступившего порог.
Подался вперед, закрывая спутника.
— Спокойно. Я не причиню зла, — рыжий поднял руки, не сводя глаз с блестящих шейных колец.
Славная была работка, трудная. Без специальных инструментов, без особых условий, в антисанитарном поле, а, поди ты, исхитрился-таки парня вытащить. Рыжий не только языком горазд молоть был, руки у него прямо из плеч росли.
Юга, проснувшись, тихо зарычал, и Гаер со смешком отпрянул, избегая ловчей сети волос.
— Тише, рапцис морено! Твоих сородичей за меньшее жгут лампарии. Быстро ты с шерлом освоился. Как по мне, так слишком быстро.
— Заберешь меня? — оскалился Юга, процедил. — Ну, попробуй.
— Не за тем пришел. У меня к вам предложение.
— Какое совпадение! У меня тоже — убирайся, пока цел! — в ослепительной улыбке Юга не было ни намека на шутку.
Гаер быстро глянул на Выпь. Тот ненавязчиво пристроил руку на плече напряженного, готового в драку, облюдка.
Кивнул утреннему пришлецу:
— Говори.
***
Рыжий маркировщик в клетчатой юбке говорил, с интересом изучая комнату. Изредка хмыкал, одобрительно качал головой, трогал безделушки.
-...поэтому вам здесь оставаться — только расправу ждать. Третий себя раскрыл, Первые это без внимания не оставят. Второй, с его выходкой на площади, тоже засветился. . В общем, вас найти — вопрос решенный, в пару дней...очей... уложатся. Облюдков уже чистить начали.
Юга под рукой Выпь тяжело вздрогнул.
— Моя вина, — сказал глухо, — я это начал...
Гаер ухмыльнулся, накручивая на затканное цветными рисунками предплечье черные бусы.
— Не корись, морено. Это у тебя в природе заложено, на обиду смертью отвечать. Не случился бы не-людь, другой повод измыслили бы, вы активная угроза Первым. Они вас не оставят.
— И куда нам податься?
— Шанс один — через зонтег на корабелле уходить.
— Шанс? — с недоверием изогнул бровь Юга.
— Вот такой вот, с мышкину дырочку, — маркировщик честно показал, сблизив указательный и большой пальцы до еле видной щелочки.
— И через какой зон-тег на какой корабелле...— пастух споткнулся на непривычном слове.
— Зонтег самый обыкновенный, Хома Сиаль. Корабеллка моя будет, рабочая верная лошадка, тут все схвачено, не обосремся.
Юга фыркнул, но — удивительнейшее дело — смолчал.
— И куда?
— Да хоть на Хом Кинтары, транспортный узел отменный, муравейник — дай Лут, вас там никто не хватится-не сыщет.
— Ага, — сказал Выпь.
С трудом разбирал, про что ему толкуют. Хом какой, какая корабелла... Одно понимал — это была возможность спастись. Им обоим.
— Зачем тебе нам помогать, рыжий? Какой прок? — Юга не торопился доверять.
— Затем, смуглянка, что я терпеть не могу Первых и вставить им... палки в колеса, так сказать, для меня за радость, — охотно пояснил Гаер.
— Почему тогда ждал, если такая спешка? — задумчиво спросил пастух.
Гаер широко ухмыльнулся.
— Да проверял. Поодиночке вы, ясное дело, ценные экземпляры, но в одной упряжке... Я вот кой с кем об заклад бился, что не порешите друг друга, стерпите, кой-кто за обоюдоострую смерть выступал...
Парни, вздрогнув, переглянулись. Выпь снял руку с шеи облюдка, тот отодвинулся, перекидывая массивную косу на плечо.
— Как видите, игра не стоила свеч. По природе, породы ваши друг друга терпеть не могут, странное дело, что вы вообще сошлись.
— А Серебрянка? С ней что?
— Если останется подле вас, то попадет под раздачу на специальных условиях.
— Она твердит, что ей надо за Море.
— Надо так надо, — Гаер пристально изучал рисунок на стене, — пусть хоть кто-то домой вернется. У меня ребята в порту, вопросов задавать не будут, а вот насчет оплаты...
— У меня дарцы есть, — бросил Юга, избегая взгляда пастуха, — сколько надо-то?
В результате сработали все вместе: Юга без заминки и сожаления расстался с нажитым, Выпь молча отдал заслуженное в порту, в Доме и на короткой службе у султаны, Гаер нашел и подговорил нужных людей, проследил, чтобы руки не околачивались где не надо.
Серебрянка, у которой вновь болели идущие в рост кости, и лопалась старая шкура, и кружилась от быстрой смены событий голова, не знала, кого и благодарить в первую очередь. Затишье до новой линьки — и она ощущала это оголяющимся хребтом — заканчивалось.
Маялась, когда прощались, тревожилась. Смотрела на людей сверху вниз — росту в ней теперь было с избытком.
— Выпь, — сказала, наклоняясь и осторожно хватая пастуха за рукава старой куртки, — ты так много для меня сделал. Не знаю, что я без тебя... Спасибо.
— Будь осторожна, — пастух приобнял Серебрянку.
Чешуя сухо шуршала, легко отделялась, липла к рукам. Пришел черед новой шкуры.
— Дай знать, как доберешься, — бросил Юга и замер от неожиданности, когда девчонка порывисто заключила его в короткое, крепкое объятие, — ай, мелочь, что творишь...
— Вы, двое, берегите себя.
— Скорее, берегитесь друг друга, — хмыкнул Юга, толкая в бок хмурого Выпь.
Серебрянка в последний раз задержала взгляд на своих спутниках и нырнула в заряженную на долгую дорогу лодку. Молчаливые работники запечатали капсулу. Канатная дорога, шелестя, уволокла ношу в туман Сухого Моря.
— Вот и славно, — Гаер хлопнул парней по спинам, — не раскисать, дел по горло. Ха, кто знает, может, свидитесь еще.
Маркировщику, честно признаться, ребята были симпатичны, но чудом подвернувшаяся личинка корабеллы в лице лысой девчонки изящно дополняла этот куш.
И уже скоро она будет исключительно его правом.
***
После того что произошло... Точнее, о том произошедшем они не разговаривали.