— Смотри, будто дорога.
Юга ковырнул носком, нагнулся, сметая серебряный прах, обнажая слой новой поверхности.
— Ай, твоя правда! Ну, теперь проще будет.
И проще — стало. Ноги больше не увязали по щиколотку, не стирались в кровь, дорога постепенно выпросталась, пошла широкая да пригожая.
Юга ткнул в бок.
— Глядишь, скоро к корабелле Гаеровой выйдем.
Выпь не стал пугать удачу, сдержанно кивнул в ответ.
— Любопытно, из чего она здесь сработана, — облюдок на ходу нагнулся, коснулся пальцами, — ишь ты, холодная, упругая да гладкая.
Выпрямился. Задумчиво упер руки в бедра. Поднял глаза на спутника.
— Как особая, — осторожно додумал общую мысль Выпь.
Не успел и двух шагов сделать, как вспучилось слева, фонтаном фыркнула сыпучка, а за голень ухватилась белая, тонкая ручка. По крайней мере, выглядело это нечто точь-в-точь истончившейся, белейшей человеческой дланью, обросшей веером дополнительных пальцев. Пастух, не думая, с хрустом придавил ее ногой, но прежде ровная дорога пошла крупными пузырями.
— Юга, с полотна!
— Да что ты, а сам бы я не сообразил, конечно, — выщерил клыки облюдок, пятясь.
Выпь отмахнулся испытанным ножом от загребущих рук, удачно обрил пальцы, вцепившиеся в одежду, крутанулся, без жалости ломая вылезающие из туго лопающихся пузырей руки.
Юга смачно выругался, когда в волосы впились сразу несколько охотников, потянули к товаркам. На беду себе, цепь тоже стащили — черная волна хлынула враздоль, ломая руки и с корнем выдергивая их из дороги. Выпь пробился к другу, встали спина к спине.
Пузыри лопались, выстреливая извивающимися, словно поганые черви, конечностями.
— Они нас не выпустят.
— Да пусть только попробуют!
— Уже. И у них получается.
— Да чтобы меня, да до смерти залапали... Ай, не бывать тому! — Юга взъярился.
Выпь помалкивал. Чего зря голосом играть, ушей у тварей этих не было, а вот железо они какой-то хитростью чуяли. Близко не совались, крутили петли вокруг да около. Юга стискивал цепь, ждал, когда рискнет кто лапу протянуть.
Рискнули. Облюдок — где только сноровку взял — хлестнул наотмашь, ломая руки, как пересохшие ветки. Силы в них немного было, брали количеством.
Пастух действовал ножом, стараясь не отходить далеко от спутника. Вместе, не сговариваясь, медленно двигались прочь с дорожного полотна.
Нападавшие что-то для себя уяснили. На миг прервали череду атак — и согласно ухватились друг за друга, сплелись, разрастаясь в диковинное белое древо.
Выпь сглотнул, соображая, как бы донести неприглядное известие до Третьего. Не нашелся, просто двинул в бок, понуждая глянуть через плечо:
— Вот же подстава коварная! Пригнись!
И, едва пастух успел согнуться, послал в образину цепь.
Подарок твари пришелся не по нутру. Сочиненное орудие перехватили десятки рук, дернули на себя — Юга зашипел, обжегшись о звенья, разжал пальцы. Встретился с ошалевшим взглядом Выпь.
— Ну, промазал. С кем не бывает?!
Пастух хотел сказать, с кем, да не поспел, его схватили, подняли и бросили. Приземлился так, что отшибло дыхание, а в глазах потемнело.
Подняться сумел не сразу, и дорого бы ему встало это промедление, если бы не Юга, заслонивший существу дорогу.
— Куда прешь, сволочь-бестолочь?! Я тебе на поиграть не гожусь?!
Многорукое дерево широко махнуло «ветвями» — Третий увернулся чудом, отскочил, попадая в мелкую ловушку новых пузырей.
Выпь рванулся — сцапали за ноги, возвращая в исходное положение. Парень, отчаянно извернувшись, попробовал удержаться, наугад ударил ножом и тот легко вошел в дорогу, прочертил клювом длинную борозду и мертво встрял.
На мгновение все замерли. Несколько ручек торопливо занырнули обратно, парочка сникла... А полотно мелко задрожало и сдвинулось. Вздыбилось. Встряхнулось, словно пытаясь сбросить народившиеся на ней нечистоты и — понеслось.
Выпь, припав на колено, цеплялся за нож, встречный ветер резал глаза, верх и низ то и дело менялись местами. Юга орал что-то бессмысленно-восторженное, и как он держался, пастух сообразить не мог.
Закончилась дикая скачка-полет так же внезапно, как и началась. Дорога сначала сбилась, пошла медленнее, а затем вытянулась и улеглась. Замерла. Будто вновь заснула.
Выпь поднял голову, всматриваясь, вслушиваясь всем телом. Сообразил разжать слепившиеся на рукоятке ножа пальцы.
А Юга все смеялся.
— Что? — хрипло окликнул его Выпь. Поднялся, упал, снова встал, кое-как добрался до Третьего, блаженно валяющегося на спине. Требовательно встряхнул. — Да что с тобой?
— Ох, Выпь, я все думаю, или ты особо везучий, или я безумно притягательный, или вместе мы так срабатываем, что мимо нас ни одна чуда не проходит. Что там, что здесь, — и вновь захлебнулся смехом, откидываясь на спину и закрывая лицо ладонями.
Ногти у него оказались изрядно сорваны, одежда подрана. Видно, держался как мог, да и руки-ветки постарались. Выпь удачливее оказался.
Самих цепких тварей не было видно, словно вовсе сгинули.
— Эй, хватит. Пошли. Неизвестно, куда нас вообще затащило...— ухватил спутника за плечо, сволок с дороги — теперь теплой, мягкой, словно падаль под светлым Пологом.
Юга послушался, только задержался, чтобы выдернуть из скованных посмертной судорогой бледных ручек цепь.
***
— Как думаешь, какой он из себя, Хом Кинтары этот? — вдруг спросил Юга.
— Не знаю. Имя красивое.
— Я надеюсь, там тепло, много воды и люди говорят по-нашему, иначе тяжко будет приспособиться...
— Ты будешь скучать по Сиаль?
Облюдок строптиво фыркнул, оскалил зубы.
— С чего бы? Мы друг о друге и вспоминать забудем, не то что скучать.
— А я буду.
— Ну и дурак. Глупо томиться по прошлому, надо жить настоящим.
Выпь упрямо нагнул голову.
— Но прошлое — оно же как бы продолжается в настоящем? Тогда, выходит, надо забыть самого себя...
— Вы-ы-ыпь, тебе голову напекло, да?
— Нет, — Выпь нахмурился, — но я отдаю должное миру, где родился и вырос. Без него меня бы не было.
— Тебя бы не было без тех причиндалов, на обслуживании которых я подвизался!
Выпь не ответил.
Облюдок же, вымолчав немного, с сердцем произнес:
— Мы опять ругаемся.
— Ага.
— Ладно, скоро уже выйдем...
— И тогда ругаться не будем?
Хотел пошутить, но Юга лишь глянул искоса — без злобы, с неприемлемой тоской — и вовсе отвернулся.
***
— Темнеет, — сказал Выпь с удивлением.
Слепящий шар исчез, наверху сделалось смурно.
Юга раздраженно вздохнул.
— Ну, вообще замечательно. Если нас темнотой закроет, как мы корабеллу увидим?
— И огня нет.
— Ты это нарочно, да?
Выпь счел за благо смолкнуть. Так и шли, покуда видна была дорога. И потом еще немного. И еще чуть.
А затем объяла тьма, да такая глубокая, такая настоящая, что Выпь невольно коснулся лица, убедиться, что сам он — здесь.
— Все, дальше только на ощупь, — обреченно вздохнул Юга, закинул голову — да так и застыл, позабыв закрыть рот.
— Что? — Выпь тоже глянул наверх и тоже омер. — Что это?
Юга лишь растерянно сглотнул. Слова закончились, или не было слов для подобного...
Словно глядело сверху неизмеримое множество глаз особых. Ярчайших, светлейших, нежнейших, неистощимого света и... И горело крупным больным огнем бледное блестящее око.
— Красиво как...
— Ага.
Смотрели так долго, надышаться не могли. Дивились — каждый сам про себя. Юга, беспокойный и до новых впечатлений жадный, ладонью огладил мягкую здешнюю землю.
— Ай, чудно, будто трава, а мягкая и мокрая какая-то. И... ломается с кровью... Дух приятный.
Даже земля здесь была другая. Податливая, остро пахнущая. Веко оказалось пропитано звуками и запахами: незнакомыми, тревожными. Когда взобрались на очередной взгорок — застыли оба.