— Ну что, приперло тебя? — поворачивается вдова к Ферко в низкой пристройке. Тот зябко голову в плечи втягивает. Холодно здесь, как на леднике.
— Дак ведь… оно конечно, приперло…
Очень любит он Марику, только сказать об этом ничего не может. Смотрит тупо на голые теткины руки. И как это она не мерзнет, надо же…
Вдова задумчиво на Ферко смотрит, помалкивает.
— Тебе-то она что говорит? — спрашивает наконец.
— Мне-то? Вчера сказала, пойдет за меня. Вот только…
— Ну что «только»? Будет она твоей женой, будет, раз я сказала, и никаких только. Чего тебе еще-то надо?
Очень хорошо знает Ферко, чего ему надо; беда вот, выразить не может. Рассказал бы он тетке: мало, мол, что Марика женой его станет, жена — это само собой, а ему любовь еще нужна. Потому что семейная жизнь без любви — все равно что каша без соли. Мученье одно. Однако даже насчет женитьбы еще уверенности нет, а уж о любви что говорить… Конечно, дала Марика вчера ему свое согласие, а сегодня возьмет и передумает, если ей так захочется.
— Что мне надо-то? Ну… перво-наперво, чтобы она в самом деле вышла за меня. Нет у меня спокойствия, тетенька, пока этот бродяга, Красный Гоз, в парнях ходит. А еще бы надо, чтоб она любила меня хоть маленько, если женой мне будет.
— Да, конечно, конечно… Ну ладно, я все устрою, не бойся. Коли начала, то и до конца доведу… — и уже открывает дверь, идет обратно в горницу. Ферко, как беспомощный телок, за ней шагает послушно.
Решительно сметает вдова карты в ладонь, колоду в ящик швейной машины кладет. Набросив на плечи меховую шубейку, говорит парням:
— Вы тут будьте, сколько захотите, а я по делам, — и уходит.
Тарцали с Косоруким Бикаи переглядываются, ухмыляясь, берут свои стулья и несут к Пирошке; садятся с двух сторон. Ферко у двери топчется, не знает, уйти ему лучше или подождать. Тарцали вначале косится на него исподлобья, а потом перестает обращать внимание и, не говоря ни худого ни хорошего, хватает маленькую, девическую Пирошкину грудь.
Парней этих тоже понять надо. Они танцевать учились в хлеву, вместо девки за метлу держась. Нужно им с кем-то побаловать, утихомирить желание, которое все настойчивее требует своего; вот и забавляются они с Пирошкой. Пробуют: долго ли выдержат без смеха?
Бедная девка то вспыхнет, словно окошко в летний полдень, то побледнеет, как месяц в ветреную погоду. Сидит и сама себя не чувствует; не знает, на каком она свете.
А мать ее в это время гордой походкой шествует по деревне; где ни пройдет, везде за ней словно даже в воздухе достоинством веет. В каждой лужице плавает кусочек ее отражения, и сама улица наряднее, праздничнее становится.
Оттепель выманила людей из хат к заборам, к воротам; глядит народ вслед вдове, гадает, куда это она собралась? Конечно, вдова Пашкуй не такой уж важный человек в деревне и не так уж редко выходит она на улицу, чтобы этому удивляться. Однако нынче взбудоражены люди слухами о женитьбе Ферко Жирного Тота на Марике Юхош. Это будет первая свадьба нынешней зимой. Если будет, конечно. Если вообще выйдет что-нибудь из этой затеи. Все знают, что вдова Пашкуй теткой приходится Ферко, так что догадаться, куда она идет, нетрудно.
Тем более что она уже сворачивает в переулок, в сторону Кереша. Семья Юхошей в этот час дома — и где еще им быть в эту пору, в одиннадцать часов утра. Вчера вечером был здесь Ферко; но пришел он не то чтобы совсем неожиданно: перед этим Марика в кооперативе его видела. Ничего удивительного, что в хате сегодня прибрано даже еще чище, чем всегда. Пыль с мебели стерта, пол глиной подмазан, свежим песочком присыпан. Сама Марика опять за дверцей шкафа прячется, будто бы для того, чтобы платья свои пересмотреть, а на самом деле чтобы наплакаться вволю.
Старый Юхош на припечке, как обычно, сидит; жена его кашу варит; Мишка, прежнюю вертушку выбросив, новую мастерит, побольше и потолще. Чтобы не как шмель жужжала, а завывала, будто ветер в трубе. А сам в сторону шкафа уши вострит: его не обманешь, что-то случилось с Марикой, раз ревет она все время. Вчера ревела, когда Ференца Тота проводила, утром ревела, теперь снова ревет. И откуда столько слез в девке? В прошлом году видел Мишка одну невесту, старшую сестру Лаци Пушкаша, — та тоже ревела. И чего это они? Боятся, что ли, чего? А может, от радости?
Вдова Пашкуй раньше, может, и редкой гостьей была у Юхошей, а за минувшую неделю вот уже второй раз приходит. Она и от Ферко принесла им первую весточку — ведь сам-то он, телок этакий, и словечка бы вымолвить не сумел. Уж на что Марика все лето на глазах у него была, рядом в поле работали: она на возу, он снопы подавал снизу, — а ведь ни разу не мекнул, по имени ее не назвал. Вот и пришлось вдове за него переговоры вести. А теперь — что еще сказать? Вроде все предусмотрела, все сделала, что можно было. Что-то новое надо бы придумать. Такое, от чего Марика не пошла бы, а побежала замуж за Ферко Тота.