- Нет. Это самая обычная сделка, в которой у вас нет никаких прав. Мне вот нравится, когда кто-то зависит только от моей милости - а вам? - он прижал пальцы к виску, - Похоже, не очень. Но ведь тут мне решать. Захочу - помогу. Не захочу - не помогу. Я в своем праве... И явно вот-вот разбогатею.
- Разве правильно наживаться на чужом горе?
- Вы говорите это сыну в день похорон его матери? - Варт ухмыльнулся. - Вот это сила духа. Я свяжусь с вами, когда захочу.
Он подошел поближе и похлопал Рео по плечу.
- Вам совершенно не идет этот костюм, кстати. Наслаждайтесь мероприятием. Познавательных похорон.
Рео будто расплющило тяжелой плитой: он вспомнил, как хоронили отца, вспомнил холодную, неживую руку, соскользнувшую с подлокотника кресла - так он его нашел, вспомнил - и ощутил снова. Все сразу.
Одновременно.
То, что так старательно забывал, все.
Вслед за первым, главным ужасом, появлялись и другие: одна эмоция тянула за собой остальные, и они приходили вместе с воспоминаниями, и все это терзало душу огромным комком холодных щупалец; переплетенные, болезненные, пульсирующие, они вывались в его чистый разум, который он привык от них запирать - но там больше не было запоров. Там больше не было защиты. Больше не было контроля.
Все двери были открыты нараспашку, и он стоял, голый под своей ненадежной жреческой броней.
Он оглянулся на того, кто это устроил. Он не просил пощады - нет, у него еще оставалась гордость.
- Помните: мальчики не плачут, мальчики не делятся чувствами, мальчики смело топчут чужие: чувства ведь неважны. - выплюнул Варт, и оставил его в совершеннейшем одиночестве.
17.
Юлга знала, что ничем хорошим это не кончится.
Рео вызывал у нее изжогу и излитие желчи одновременно - а самое гнусное, что не только у нее. Он притаскивал свои кости просить что-нибудь как раз тогда, когда ей было совершенно не до него. И просил...
Как приказывал.
Как капризный мальчик, с которым никогда не случалось ничего плохого, не случалось, и не могло случиться, вокруг которого крутится мамочка и весь мир с ней вместе; и даже смерть отца он будто убрал за стеклянную перегородку, будто она его не касалась. Он не хотел принимать ничего, что ему не нравится. Отказы в том числе.
Она понятия не имела, сколько власти у него было в квартале водников. И знать не хотела. Хотя Ния как-то упоминала, что такого рода узор на рукавах дается долгими плясками и стертыми коленями, да и вообще, старый Мерн вроде как был старшим братом отца Вио - или матери? Скорее всего отца, раз они оба из рода Улы.
Вспоминать все эти генеалогические связи и значения вышитых закорючек было сложно, было муторно, а главное - Юлге было совершенно не до того. Она вообще про него не вспоминала с тех пор, как он к Жаннэй приперся. И вот она более-менее успокаивает Варта, Ярт самостоятельно изолируется на кухне и расчленяет себе тихонько овощи на салат, и тут приходит этот придурок и начинает гнать какую-то пургу - Ярт в ярости, Варт в бешенстве, я Юлге хочется найти где-нибудь этот их водниковский платок, из тех, что побольше - чтобы замотаться в него с ног до головы. Теперь-то понятно, почему их так любит Ния. Больно липкие взгляды этот Рео кидал, пока нес пургу.
Или это ее Вартовым негативом зацепило?
Как бы то ни было, ее трясло. Просто трясло.
И какая-то совершенно незнакомая бабулька, накинувшаяся на нее с порога с мокрыми поцелуями, - "ты так похожа на Талиночку, так похожа на Талиночку, она сердцем чуяла", - ей вот вообще не прибавила ни капли душевного равновесия.
Пока она отцепляла от себя старушечьи пальцы - та еще задачка, освобожденное плечо доставалось ценой пережатой шеи, - Варт успел вернуться.
И сразу пошел к Хако.
Хако выделили подежурить на похоронах. Обычно это не доверяли старшекурсникам, да еще и связанным с членами горюющего рода дружескими отношениями, но на этих похоронах было достаточно опытных представителей Ведомства, ну, то есть целая Селия, а самый неблагонадежный элемент самостоятельно сдался в Учреждение до начала Бдения, здраво оценив свое душевное состояние.
И заодно киданув сыновей, что Юлгу тоже невероятно бесило, хотя для Пекха такое распределение обязанностей было совершенно привычно.
Что же, была в этом какая-то вселенская справедливость: Варта бесила ее мама, а ее бесил его отец. И это она еще даже не знает, как Пекх к ней, Юлге, отнесется - они еще ни разу не разговаривали.
У Пекха была отдельная дверь в кабинет, чтобы можно было заходить со двора, не пересекая дом. А вторую дверь - из кабинета в дом, - не открывали, кажется, столетиями.
Хако как раз к ней прислонился: острое собачье ухо прикрывало половину охранного знака, отчего он превращался в препохабнейший яленский иероглиф.
Он беспокоился; на лице явственно проступали собачьи черты, череп раздался вперед, волосы проросли к самому лбу и тонкой полоской переходили на спинку длинного носа - Хако был из тех зверозыков, что нюхом чуют применение дара. И неприятности.
И к двери он обернулся еще до того, как Варт вошел.
Благодаря чуткому обонянию они когда-то подружились: Варт говорил, что Хако даже может отличить страх от счастья по запаху, если захочет.