Супруги
Однажды, в сильно дождливый сентябрьский день в местечке близ Черемухи под Котласом собрались на общественной остановке мужички. День пришелся на выходной, и можно было расслабиться. Как водится, велись разговоры, обсуждалась урожайность собственных огородов и огородов соседей. Между делом, выпито было сколько-то вина и водки. Как всегда не хватило закуски и дед Леша, которого за приличный возраст, около девяносто лет, все в округе так и называли – Дед, вызвался сходить за грибами.
Немедленно, его подняли на смех и, указывая на пузыри в лужах и темное беспросветное небо насмешливо заметили, что он, как пить дать, в два счета вымокнет и что же в этом, спрашивается, будет хорошего? Но дед Леша, уклончиво мотнув головой, взял только небольшую пустую корзинку, с которой ходил, в обыкновении, в магазин за хлебом и скорым шагом удалился к близкому березовому лесу. Лес, а скорее перелесок, так сказать, прелюдия к тайге, темной стеной встающей за ним, как некая черная угроза, лес этот, светлый, с утоптанными тропинками был хорошо изучен местными жителями. Азартные грибники еще до света пробирались в березняк и обегали, едва ли не на четвереньках, каждое деревце, каждый кустик. Однако, в дождь мало кто мог совершить заветную вылазку. И дед Леша накануне еще приметивший, где появились маленькие подберезовики, рассчитывал на то, что никто, подросшие грибочки не успел пока обнаружить. Так оно и оказалось. В десять минут дед Леша набрал целую корзинку грибов и даже, как говорится, ног не замочил, лишь несколько осенних листочков прилипло к голенищам его резиновых сапог.
Мужички на остановке встретили его появление восхищенными возгласами. Высыпали все грибы из корзинки на скамейку, внимательно и недоверчиво пересмотрели, но так, сколько, ни искали и не обнаружили, ни одного червивого. Дед Леша был опытным грибником. Он собирал грибы даже зимой. Грибы росли тонюсенькие и хлипенькие на пеньках да на поваленных деревьях. Для него грибная пора длилась круглый год, а не только в конце лета да осенью, как для большинства людей.
Он просто чуял грибы, вызывая у некоторых особенно глупых людей суеверный ужас и уверенность в колдовстве, которое наверняка, по их мнению, применял дед.
Но сам дед Леша нисколько не удивлялся своей способности, а объяснял это явление – даром Лешего. Он говорил, что за особое отношение к тайге, а он сызмальства любил лес и жить без лесного хвойного духа просто не мог, Леший одарил его силой ощущать грибы, где бы они ни росли. Но мало того, он сам, безо всяких экспертиз, точно, чувствовал какой гриб ядовитый, а какой нет, и всегда твердо был уверен в своем выборе…
К мнению деда Леши прислушивались, к нему стремились не только по поводу сомнений в том или ином грибе. И правильно он прослыл за колдуна, потому как любой совет, что он давал, предварительно подумав с минутку и будто к чему-то прислушиваясь, всегда попадал в самую точку.
И странное дело, дед Леша влиял даже на местных выпивох. При нем никто никогда не спешил нажраться. Напротив, обыватели заметили, что без деда Леши, а он бывал и занят, и болен, и еще что-то… пьяницы на остановке валялись мертвенно-бесчувственными телами прямо на грязном асфальте и могли валяться так необыкновенно долго, никому не нужные, да и кому по большому счету такие-то были необходимы? Разве что ворон пугать в качестве пугала могла бы приспособить опустившегося пьянчужку более-менее решительная хозяйка.
Вот такою решительною хозяйкою, как раз и была подруга дней суровых, жена деда Леши. При встрече с ней любой выпивоха кланялся в пояс и говорил с уважением:
«Зинаида Михайловна!»
А надо сказать, деревенский народ с трудом признает отчества и величает уважительно только начальство, фельдшеров да школьных учителей. Остальных всех прочих предпочитает обзывать либо прозвищами, либо сокращенными именами, вроде Васьки да Маньки.
Зинаида Михайловна, старушка, худенькая и маленькая ростиком, особо и не напрашивалась на такое проявление уважения со стороны людей. Но как-то так пошло, тон задали пьяницы.
Они уважали ее за твердость характера и за кукиши, которые она всякий раз бесцеремонно совала им под нос, когда они поодиночке, а то и всей толпой слонялись между домами, жалобно умоляя обывателей о денежке на бутылку.
Деда своего она, впрочем, не притесняла, тем более, пил он всегда весьма умеренно, стопарик, другой, не больше. Он вообще считал, что именно в умеренности секрет его здоровья и долголетия. Всегда ровный и приветливый, он и свою супружницу усмирял способностью к рассуждению. И обсуждал действия иных пьянчуг, охотников за чужим добром, особенно много безобразничающих по осени, в связи со сбором урожая на картофельных грядках, философски рассматривая их поступки и даже оправдывая их грабительские наклонности. Зинаида Михайловна под натиском его неторопливых доводов сдавалась и только изредка испускала некие фырканья, похожие на перекипяченный самовар, который остывая, все же, нет-нет, да и поплевывает вверх и в стороны едкими каплями кипятка.
Частенько, с утра пораньше, они робили вместе в огороде, окапывая бесконечные гряды с картошкой. Правда, одной картошкой не ограничивались. Перед домом у них росли всевозможные цветы и гудели деловитые мохнатые шмели да пчелы. Возле дома покачивали задумчиво зелеными головами плодовые деревья, тут были и яблони, и вишни, и черешни. За домом раскинулись кусты черной смородины, весьма любимой хозяевами. Крупные красные ягоды колючего крыжовника так и бросались в глаза любому гостю, вздумавшему заглянуть на огонек. По забору тянулись кусты садовой малины, гроздья сладких ягод привлекали детвору и они, саранчой прилипнув к забору, нередко тянулись полакомиться вкусными ягодками. Впрочем, старики им не препятствовали, а даже сами угощали сладкоежек, каждый раз вынося им большую миску крупной малины и других ягод со своего ухоженного домашнего царства-государства.
Перед забором, вдоль по улице, по старинной русской традиции супруги посадили деревья красной рябины, чтобы птицам было чем подкрепиться в холодные зимние месяцы.
Иногда, какой-нибудь пьяница, пробираясь зигзагами в свое неприютное жилище, останавливался и вытягивая шею, наподобие любопытного гусака, заглядывал с жадностью за забор. И охваченный завистью вздыхал о житье-бытье деда Леши и Зинаиды Михайловны стародавнее, русское, свойственное всем лентяям да злыдням:
«Живут же люди!»
А повздыхав, утомленный раздумьем о собственной несчастливой доле, топал себе дальше…
Мир без ангелов
Горячий ветер буйно свистел в уши людей. Свирепо шипел посреди пересохшей травы. Вздымал кверху охваченные пожаром прошлогодние листья, обгорелые сучья деревьев, крутил мусор, оплавливая пластиковые бутылки и жадно пожирал этикетки.
Люди метались по своей деревне с подходящим к происшествию названием «Гарь», фуфайками сбивали огонь. Многие надсадно кашляли, подавившись дымом.
Веселый гуляка Степка-разгуляй, худой и длинный, пробежал рысцой на окраину деревни. Сбросил бесцеремонно детей, напуганных и перемазанных сажей, человек семь и, пригрозив им оставаться на месте, бросился обратно, за новой партией детей, которых он собирал по загоревшимся избам, отнимал у обезумевших матерей и стаскивал в безопасное место.
На окраине деревни был вырыт пруд. И постепенно все деревенские, сдавая позиции и отступая, оказались возле него.
Огонь злобно плюясь, как живой, скакал по верхушкам испуганных деревьев, окружал со всех сторон, угрожая и потрескивая.