Вскоре похлебка из «лешьего мяса» закипела. Приправив варево солью и специями, Анатолий Сергеевич взялся за нож, ловко открыл тушенку, высыпал ее содержимое на большую чугунную сковородку, туда же начистил грибов, которых оставалось еще довольно много, нашел в рюкзаке со съестными припасами пакет с картошкой, что накануне они прикупили в попутном селении, быстро справился с задачей очистки и нарезки. Восхитительный запах поднял на ноги не только пса, но и всю компанию туристов.
– А, Коленька проснулся! – приветствовал профессор первого ученого, высунувшего нос из палатки. – И Сашенька, и Ванечка, с добрым утром, Роман Григорьевич!
Приветствовал он своего коллегу, профессора и ученого, седого мужа, который сердито взирал, стоя на четвереньках на Колесникова:
– Что это вы себе позволяете, думаете, если я стар, так не смогу отдежурить! – возмущался Роман Григорьевич.
– Ну, уж и стар, – фыркнул Анатолий Сергеевич, – я вас старее!
– Не хвастайтесь, дорогой коллега! – брюзжал Роман Григорьевич, тем не менее, заглядывая в котелок с грибами и втягивая носом аромат жареной картошки с грибами.
– Ах, как я жареху люблю! – потер руки в предвкушении чудесного завтрака, Коленька.
– Вначале гигиенические процедуры! – строгим тоном, велел Колесников.
– Ишь, раскомандовался! – состроил рожу, Роман Григорьевич, но к реке пошел, не забыв прихватить зубную щетку и пасту, бриться он уже давно не брился, предпочитая носить длинную бороду.
После завтрака, который уничтожили в два счета, на свежем воздухе как не поесть, принялись совместно обсуждать дальнейшие действия.
Перед учеными лежала карта и Роман Григорьевич, сердясь, настаивал на своем:
– Вот, здесь, мы должны проплыть по реке, а после, оставив байдарки и вещи на Джека, – и он ткнул в пса с сытым видом улегшегося спать, – мы поднимемся наверх, пешком, если пойдем по компасу, сразу же и выйдем на ту самую деревню, где живет ста пятидесятилетний долгожитель, не чета нашему профессору.
И он высунул язык, дразнясь.
– Но Роман Григорьевич, – не соглашался Николай, – мы так потеряем много сил, а все к чему?
– К чему? – эхом отозвался Роман Григорьевич.
– Да ни к чему, дурья башка! – рассердился Анатолий Сергеевич. – Доплывем по реке до твоей деревни, тут, за поворотом, она и будет и незачем таскаться по незнакомому лесу!
– Кто бы говорил! – съязвил Роман Григорьевич, указывая на опустевший котелок, где совсем недавно была похлебка из белых грибов.
– Это совсем другое, я не удалялся от места стоянки, – возразил Анатолий Сергеевич.
До деревни, где, по мнению Романа Григорьевича, жил необыкновенный долгожитель, весьма хитрый старикашка, умеющий скрывать свой истинный возраст от паспортистов, они добрались лишь к вечеру. Деревенские встретили их ласково, с поклонами, туристов мало бывало в этих глухих сибирских местах и местные сетовали, говоря, что, мол, ведутся люди на пропаганду, едут на юга, за границу, когда тут, в Сибири такая природа и такой кристально-чистый воздух!
Ученые расположились в избе самого старого человека на деревне, по паспорту ста девятнадцати лет, а по факту, ста пятидесяти. Долгожитель казался человеком неопределенного возраста, с легкостью ему можно было приписать, как тридцать, так и все пятьдесят лет, но не сто пятьдесят, это точно.
Роман Григорьевич, с недоверием покрутив паспорт долгожителя и послушав его речь, с головой выдававшей крестьянское происхождение и старый русский говор времен девятнадцатого века, пошел в лобовую атаку.
– Причина моей молодости? – задумчиво переспросил долгожитель и равнодушно обронил. – Колдун – я!
– И это помогает молодо выглядеть? – не поверил Роман Григорьевич. – Ну, знаете, милейший, разрешите ваши слова, так сказать, подвергнуть сомнению!
– Необычный колдун, – прервал его долгожитель и добавил так, будто это все объясняло, – хожу между мирами. Сноходец!
– Сноходец? – растерялся Роман Григорьевич.
– Энергию ворую у Сатаны, – буднично доложил колдун.
– У Сатаны? – еще более растерялся Роман Григорьевич.
– А как он реагирует? – заинтересовался Анатолий Сергеевич.
– Он-то? – сноходец рассеянно глянул в окно. – Вначале подослал Абадонну, а когда я вывернулся, избежал смерти, оставил в покое. Изредка, правда, проверяет.
– И что тогда? – допытывался Анатолий Сергеевич.
– Птицы перестают петь, воздух начинает дрожать, а я совсем не могу спать, все жду, как он явится?
– И как же?
– В обыкновении жалеет меня, не приходит, но бывает и приходит.
– Сатана? – вторгся тут Роман Григорьевич.
– Он самый, – кивнул колдун.
– И что же вы можете описать его? – прищурился Роман Григорьевич.
– А чего его описывать! – пожал плечами долгожитель. – Ростом всегда громадина, метра три, а то и выше, это как ему вздумается, рога метра полтора, черный весь, лица не видать.
– И это радует! – заключил Анатолий Сергеевич.
Колдун с сомнением покачал головой:
– Главное – не внешний вид, лоск и белые перья, а то, какой он на самом деле!
– И какой же? – потребовал Роман Григорьевич.
– Требовательный, – вздохнул колдун, – терпеть не может предателей, ну да вам это зачем, вы же не колдуны!
Посмотрел он на них ясными глазами.
– Нет, вы подумайте, каков фрукт, – возмущался Роман Григорьевич, отплывая в своей байдарке, которую делил с молодым Ванечкой.
– Мудрец! – засмеялся Анатолий Сергеевич.
– А я не верю, что ему сто с лишком лет, – заметил Коленька.
– Да уж, – кивнул, соглашаясь с товарищем, Сашенька.
– Подделал паспорт и все дела, – решил Роман Григорьевич, загребая веслом так сильно, что байдарка закрутилась на месте.
– Это все вы, Роман Григорьевич, со своим долгожителем! – заметил Анатолий Сергеевич и передразнил, повторив, как видно, слова коллеги. – Надобно учитывать такой фактор, как естественные долгожители!
И добавил, огорченно вздохнув:
– Я понимаю, если бы тот сноходец к ста пятидесяти годам впал в детство, но выглядеть на тридцать лет, в крайнем случае, на пятьдесят и говорить трезво, разумно, увольте!
– Признаю свою ошибку, – поник головой Роман Григорьевич.
Между тем, оставив деревню с чудным «долгожителем» позади, ученые углубились в пленительный край сибирских зеленых лесов и чистых полноводных рек.
9
В тщательно отглаженных брюках и белоснежной рубашке, Роман Григорьевич выглядел, тем не менее, диковато в обществе привычных к костюмам и галстукам светских мужчин, легко и непринужденно ведущих беседы с дамами.
Роман Григорьевич аж передернулся от отвращения, ну, о чем можно разговаривать с женщинами? Разве, о тряпках, бутиках, косметике? Разве, о сопливых и вечно капризных детях? Разве о диетах и проблемах пищеварения? О чем?!
Он прошелся рядом с группой беседующих мужчин и женщин, и остановился сраженный на месте, когда услышал, как женщина в умопомрачительном, явно дорогом костюме, так и сыплет эксклюзивными словечками, присущими разве что президенту страны и его окружению. Кстати, и президент стоял тут же, с вежливым видом выслушивая от молодых ученых, Ванечки, Коленьки и Сашеньки научную белиберду об их открытии.
– Пожалуй, – кивнул президент, – это на нобелевскую премию тянет!
– Да что вы! – несли молодые ученые в полном восторге. – Нас интересует только суть проекта! А ведь суть одна – эликсир молодости!
– А может и бессмертия! – съязвил Роман Григорьевич и смешался, когда общество, включая президента, обернулось к нему в ожидании продолжения речи.
– Ну, уж! – буркнул Роман Григорьевич и поспешно ретировался за кулисы, где томился, сидя в гримерке, профессор Колесников.
– Прямо – артист! – восхитился Роман Григорьевич, наблюдая, как гримеры ловко накладывают на загорелые после похода щеки профессора тоны грима.
– Чтобы не блестели, – оправдывался профессор, – там телевидение будет снимать!
– Поговори мне, – пожурил профессора Роман Григорьевич и спустился в зрительный зал.