Ворочалась долго, так что утром Труди предсказуемо все проспала. Вскочила, заметалась, прекрасно понимая, что мама вот-вот начнет названивать с вопросом: «А ты где, доченька?». И ведь не соврешь, что «уже почти подъезжаю», потому как даже зубы еще не чистила! Трусливо отключив мобильник — всегда потом можно будет соврать, что он сел очень некстати! — Труди диким тушканчиком заскакала по квартире: приняла душ, после которого влажные волосы сушить не стала, а просто затянула в хвост, почистила зубы, оделась так, как всегда одевалась, если не хотела привлекать к себе внимание: мешковатые штаны полувоенного покроя, худи с глубоким капюшоном и неизменные берцы на ноги.
Лифт все не ехал, и Труди в нетерпении помчалась вниз по лестнице. В холле первого этажа чуть не затоптала толстяка-соседа — отца троих детей и вообще примерного семьянина, извинилась, все равно после получила в спину убийственный взгляд-выстрел и наконец-то вырвалась на стратегический простор. Было самое время пожалеть, что поклонницей двухколесного моторного транспорта Труди так и не стала — слишком велик в ней был страх перед возможным падением с мотоцикла. Так что теперь точно придется постоять в пробках, и в итоге мама свою непутевую дочь все-таки прибьет.
Естественно, Труди опоздала к назначенному обеду почти на три часа. Она как раз припарковалась поперек родительских ворот и заперла машину, когда на крыльцо дома, стоявшего в глубине участка, вышла Марион Кляйн собственной персоной и кто-то еще — судя по низкому и весьма раздраженному голосу с рыкающими нотками, волк-оборотень. Незнакомый…
— Я не знаю, что и сказать, дорогой сосед, — лебезила мать. — Девочка моя всегда была на редкость непунктуальной, но в этот раз превзошла сама себя! Я беспокоюсь, как бы чего не случилось.
— Надеюсь, все обойдется. Но поймите меня правильно, госпожа Кляйн, я больше задерживаться у вас не могу. Было приятно познакомиться. Еще увидимся, как-никак рядом теперь живем…
«Новый сосед, которого мамхен тут же захомутала на предмет познакомить с семейно неблагоустроенной дочерью!» — поняла Труди и некоторое время на полном серьезе размышляла, не переждать ли ей исход бедолаги-соседа в кустиках. Но это было бы глупо — Труди с головой выдала бы слишком приметная машина у ворот, а заводить ее и сматываться на четырех колесах — так мама точно узнает звук пятилитрового турбированного мотора, подобных которому в этой деревне не было никогда, и после смертельно обидится. Придется идти сдаваться.
Глава 5
Тем временем Марион и ее гость переместились вплотную к калитке, так что в итоге нацепившая на лицо идиотскую ухмылку «непунктуальная девочка» Труди с ними практически столкнулась. Столкнулась… И замерла, словно дикое животное в свете фар.
Единый бог! Это был он! Тот самый запах! Те самые светлые с хищной волчьей желтинкой глаза, обрамленные густыми почти черными ресницами! Те же широченные плечи и… Единый бог!
Потерянный когда-то давно истинный Труди тоже замер, широко раздувая ноздри крупного, чуть кривоватого носа и глядя в упор — так, словно клеймо выжигал.
— А вот и моя доченька! Ну что же ты, Гертруда, как тебе не стыдно… — залопотала где-то очень далеко, будто в другой галактике, мама.
Труди не слушала. Сумка выпала из рук, рядом на дорожку глухо брякнулся брелок от машины… А после волк, имени которого Труди по-прежнему не знала, просто шагнул вперед, рыкнул в самое ухо, стиснул, подхватил, закинул на плечо, словно куль, и зашагал куда-то прочь. Труди, болтавшаяся головой вниз, но ничуть этим не смущенная, сама сатанея от внезапного, как удар по маковке, желания, сжала в ладонях оказавшиеся прямо перед ней и в прекрасной достижимости половинки обтянутых джинсой ягодиц, помяла, потискала, а после, жестоко неудовлетворенная ощущениями, полезла внутрь, под тугой пояс. Волк снова рыкнул бархатисто и ускорил шаги.
Труди подняла голову. У калитки родительского участка, прижав пальцы к раскрытому рту и вытаращив глаза, стояла мама. От дверей дома к ней, размахивая руками, бежал отец.
Последней более или менее разумной мыслью была такая: «Они станут беспокоиться!» Так что, выпростав ладони из штанов своего внезапно обретенного истинного, Труди помахала маме и как раз выскочившему на улицу отцу, а после еще и два больших пальца вверх задрала — мол, все здорово, не бздите, родаки!
А после… После был только секс. Они как-то изумительно быстро оказались в просторной спальне у огромной кровати. Одежда дико мешала. Особенно та, что не давала Труди добраться до тела найденного столь неожиданно и сказочно любимого. Того, кажется, обуревали те же желания. Так что они, сталкиваясь руками и нетерпеливо рыча, стали раздевать друг друга. Труди справилась первой и после наверняка все только осложняла, потому что висла, прижималась, отиралась и кусалась.
За все это время они не сказали друг другу ни слова. Никаких прелюдий! Никакой неторопливой нежности. Только хардкор! Только тяжелый рок!
Труди вскрикнула, когда волк протолкнул в нее свой довольно крупный член. Не от боли, от острейшего нетерпения. Хотелось получить его внутрь целиком, сжать в себе, удержать, выдоить до последней капли! А еще выдышать до конца, вобрать в себя невероятный запах истинного, выпить его, пьянея от сладости шоколада, свежести вишни и легкой горечи коньяка, с которыми навсегда намертво связался его волчий аромат.
Он тоже смотрел жадно, стонал сквозь стиснутые зубы, сминал в ладонях груди Труди, а после ее ягодицы, толкался в ее тело, все увеличивая темп и амплитуду. И Труди ему в этом только помогала, подмахивая, а потом оплела руками и ногами, впиваясь поцелуем в напряженные губы, а ногтями в угловатую мускулистую задницу.
Оргазм накрыл черной яростной волной, заставляя выгибаться и кричать. А потом накатила томная расслабленность. Нирвана… Сладкий почти обморок...
В себя Труди привели прикосновения. Волк — такой родной и в то же время такой незнакомый — осторожно гладил ей шею, касался кончиками пальцев лица, чертил вокруг сосков и пупка. Тут оказалось щекотно, и Труди засмеялась, открывая глаза. Волк тут же отдернул руку, и вид у него сделался виноватый:
— Это какое-то безумие. Читал про истинность, но даже не предполагал, что все… вот так. Что крышу сорвет настолько, что я кинусь на женщину, чьего имени не знаю, которую вижу в первый раз в жизни…
— Во второй, — возразила Труди и прижмурилась, наслаждаясь моментом.
— Но…
— У тебя была маска с фильтром на лице, рядом валялся труп и стоял недеактивированный фугас, а мне было тринадцать…
Глаза волка округлились, и он пораженно выдохнул:
— Маленькая скрипачка…
Труди кивнула, мгновенно посерьезнев:
— Я почуяла тебя, но в тот момент ничего не поняла, кроме того, что ты пахнешь моими любимыми конфетами. Маленькая ведь была, глупая. Еще и течки первой не пережила. О конфетах больше думала, чем о парнях. Потом искала… Знаешь, как я мечтала тебя найти! Но мне сказали: режим секретности, гостайна, никакой информации о личном составе спецотряда «Вихрь».
— Я вышел в отставку. Точнее, комиссовали после ранения. Недавно, — волк кивнул куда-то вниз, и Труди, проследив за его движением взглядом, увидела поперек широкой, заросшей темным волосом груди еще совсем свежий, розоватый шрам.
— Больно? — желая коснуться и в то же время боясь навредить, спросила она.
— Почти нет. Зажило. Но прежние нагрузки уже…
— А тут ничего не болит? — перебивая, поинтересовалась Труди, на этот раз уверенно касаясь пальцами скулы своего потерянного и обретенного истинного.
— Нет, — удивленно вскинул брови тот и вдруг охнул, потому что маленький, но крепкий кулак в ту же секунду впечатался ему в физиономию.
— Это тебе за те пятнадцать лет, что я жила без тебя, зная, что ты где-то есть, но не имея возможности узнать, кто ты! А это, — Труди треснула снова, и волк со странной улыбкой на лице позволил ей это, даже не попробовав прикрыться. — Это за то, что я творила со своей жизнью, поняв, что счастья мне без тебя нет и не будет!
Труди все-таки заплакала и притянула своего волка к себе, ища успокоения в его тепле, в его силе. Тот обнял, баюкая, и тут же за это вновь поплатился. Не удержавшись, Труди напоследок коварно и больно укусила его в плечо:
— А это за то, что ты меня трахнул так, что я чуть не умерла от оргазма, но так и не сказал, как тебя зовут, дубина ты стоеросовая!
Все еще безымянный волк засмеялся, целуя мокрое от слез лицо Труди, а после шепнул ей в самое ухо:
— Рейнер. Меня зовут Рейнер.
— Я тебя ждала всю жизнь! — Труди хлюпнула носом, а после решительно обтерла его о все то же многострадальное плечо истинного. — Понимаешь? А тебя не было. И я… Я куролесила и блудила, пару раз чуть руки на себя не наложила — только музыка и спасала, а ты… Ты просто взял и дом рядом с моими родителями купил!
И тогда Рейнер отстранил Труди от себя, улыбнулся и, невольно вторя мудрому Мартину Зиверсу, сказал:
— Единый не дурак, знает что да как.